Солдат удачи - Михаил Ахманов

Дарт взирал на нее в немом восторге. Впервые он встретился здесь с существом, которое было подобно ему – и не только внешне, телесным обличьем и чертами. Она выглядела, как человек, она говорила, как человек, и от нее пахло человеком. Точнее – женщиной. Этот аромат кружил Дарту голову.

В последний раз пнув мертвеца, незнакомка повесила на шею ожерелье из зеленых раковин.

– Ты, гнилое мясо! Ты убедился, кто из нас прав? Я все еще жива, а твою плоть съедят мерзкие волосатые криби!

– Такая судьба может постигнуть и благородную госпожу, – произнес Дарт, вкладывая клинок в ножны. – Это было бы очень печально! Тем более что я до сих пор не знаю твоего имени и не ведаю, кого мне выпала честь спасти.

Она вскинула головку в нимбе спутанных золотистых прядей, и Дарт заметил, что на правом ее виске переливается кружок из перламутра. Женщина погладила его, словно желая привлечь внимание к этому знаку, и коснулась тонкими пальцами ожерелья. Был ли в том повинен наступавший сумрак или иные причины, но Дарт мог поклясться, что раковины в нем стали голубеть.

– Ты должен согнуть колени, когда говоришь со мной. Мое имя – Нерис Итара Фариха Сассафрас т'Хаб Эзо Окирапагос-и-чанки. Я – просветленная шира из Трехградья!

– Никогда не слышал, – признался Дарт с вежливым поклоном, оглядывая пляж. Вау, Ош и большая часть волосатых уже отправились к пещерам, а остальные, под командой Хо, складывали в штабель мертвые тела. Груда получалась внушительная.

– Не слышал о Трехградье? – Глаза женщины широко распахнулись. – Откуда же ты? Кто ты такой? И как твое имя?

– Дарт. – Соразмерив краткость собственного имени с титулами Нерис, он с вызовом добавил: – Дарт, по прозвищу Дважды Рожденный.

– Странно! Вторую жизнь дает Предвечный, и не здесь, а только лишь в своих чертогах… Как можно родиться дважды? И что это значит?

– Именно то, что я сказал. Я воин и странник, пришедший издалека. Из очень далеких краев.

Она оглядела его рослую сухощавую фигуру, обнаженный торс, царапину от дротика, алевшую на плече, кинжал, шпагу и металлический цилиндр дисперсора, пристегнутый к бедру. Потом покачала головой.

– Ты, вероятно, не лжешь, клянусь милостью Предвечного! Ты в самом деле воин, великий воин… Я видела, как ты убивал тьяни… И ты пришел из далеких краев. Может быть, с другой половины мира? И, может быть, ты не только воин? – В ее глазах мелькнуло непонятное подозрение. Нахмурившись, она добавила: – Здесь, на этой стороне, мне еще не попадались существа, не слышавшие о Трехградье. А я встречала многих… я, просветленная Нерис Итара Фариха Са…

– Прости, что перебиваю, – заметил Дарт, – но я буду звать тебя Нерис. Мир жесток, ма белле донна, и обитающим в нем лучше иметь имена покороче. Длинное имя требует долгого времени – такого, что, пока его произнесешь, можно лишиться головы. Или я не прав?

Женщина поморщилась, растирая покрытые рубцами плечи и полунагую нежную грудь. Внимание Дарта приковали розовые соски – они просвечивали сквозь тунику, словно пара спелых вишенок.

– Ты не ошибся, воин… как тебя?.. Дважды Рожденный?.. Мир и правда бывает жестоким – не успеет вылететь слово, как становишься пленницей и попадаешь под удар плетки или в пасть дикаря. Поэтому слово короткое и быстрое лучше длинных речей… – Она посмотрела на труп вождя тиан, который волосатые тащили к штабелю, и мрачно усмехнулась: – Я разрешаю: зови меня Нерис, но не забывай добавлять – шира или просветленная. И приседай, когда обращаешься ко мне. Вот так! – Она присела, с изяществом склонив головку и вытянув руки над коленями.

– Приседать слишком утомительно, моя прекрасная госпожа, – возразил Дарт. – Может, сойдемся на том, что я буду дрыгать ногой или подмигивать?

Нерис недовольно поморщилась.

– Да, не очень верится, что ты согласишься приседать… Ты ведь из тех, что приходят к трапезе последними, зато хватают лучшие куски! Слишком сильный и слишком гордый… Так?

– В общем, правильно, но со мной можно договориться, – откликнулся Дарт и присел для пробы. – Ну, как у меня получилось?

– Неплохо, совсем неплохо…

Губы Нерис дрогнули, личико напряглось, будто она удерживалась от смеха. Дарт снова присел, в надежде увидеть ее улыбку.

– Чего теперь желает ваше просветленное высочество?

– Иди на корабль и отыщи там мой мешок из шкуры полосатого маргара. Ты знаешь, кто такой маргар? – Женщина бросила на него странный взгляд, потом подняла глаза к затянутому тучами небу и нахмурилась, словно что-то припоминая. – Большой мешок… я думаю, он лежит под скамьями гребцов… Принеси его, Дважды Рожденный, а затем отведи меня в такое место, где можно переждать дождь и не видеть этих мерзких криби, пожирателей падали. Я устала. И я хочу есть и спать.

– Бьен! Слушаю и повинуюсь, моя прекрасная госпожа.

С неохотой оторвавшись от созерцания ее груди, Дарт зашагал к галере, влез на палубу и нырнул в трюм. Чешуйчатые твари, вылезшие из тухлого яйца, были, вероятно, существами аккуратными: в трюме царил порядок, весла сложены вдоль бортов, груз – факелы, пропитанные горючим веществом, какие-то свертки и корзины, от которых тянуло кислыми запахами, – не загромождал прохода, а был сложен на корме и носу. Мешок, в самом деле основательный, из мягкой шкуры в серую и черную полоску, отыскался под пятой скамейкой. Дарт поднял его и уже примерился взвалить на спину, как в мешке что-то завозилось, захныкало и запищало. Писк был вроде бы членораздельный, одно и то же слово повторялось вновь и вновь, будто некое существо, жалуясь на превратности судьбы, рыдало: «Голлоденн, голлоденн, голлоденн…»

От неожиданности он уронил мешок и машинально перекрестился. Потом поднял его, встряхнул и вылез из трюма. Тело его начало тяжелеть, речной поток ярился и ревел, будоража тихие воды лагуны и раскачивая галеру, тучи грозили вот-вот разразиться дождем, и волосатые торопливо тащили с пляжа последних мертвецов. Нерис стояла на берегу, массируя распухшие запястья, и ожерелье на ее шее сделалось совсем голубым.

Дарт спрыгнул в воду, прошлепал по песку и показал ей мешок:

– Этот?

Она молча кивнула.

– Там кто-то просит есть.

Лоб Нерис пересекла морщинка. С минуту она в недоумении взирала на собственный багаж, потом, всплеснув руками, вскрикнула:

– О! Бедный мой Брокат! Я же забыла о тебе! Я подумала, что тебя придушили эти потомки ящериц! А ты жив! И голоден!

Ее пальцы уже распутывали завязки мешка, отгибали клапан из полосатой шкуры. Что-то коричневое, пушистое вырвалось на свободу, расправило крылья, взлетело и с писком «голлоденн!.. голлоденн!..» закружилось над головой Дарта. Он невольно отшатнулся.

Наконец-то она рассмеялась! Смех ее был подобен карильону – такой же нежный и чистый, как перезвон колоколов.