С черного хода - Александр Башибузук

Что произошло, мы так и не узнали. Ни на следующий день, ни через неделю. Рудик просто фонтанировал предположениями, но со временем сам признал их абсурдность. Почти месяц нас из камер не выпускали совсем: только выносить парашу и сразу же загоняли обратно. Постепенно этот эпизод отошел на второй план, а потом и вовсе забылся. Кормить продолжали так же сытно, и постепенно я стал приходить в божеский вид. Ожоги покрылись струпьями, а когда и они исчезли, я осторожно попытался восстанавливать свою физическую форму. К очередному моему удивлению, препятствовать никто не стал, наоборот, доктор, совершавший ежедневный обход, одобрительно покивал головой, отметив начавшие появляться зачатки мускулов.

Когда заключенных опять стали привлекать к работам, на базе уже практически ликвидировали следы шухера, даже домики заново перекрыли и покрасили.

Над нами не издевались, охрана если и прикладывалась, то исключительно по делу и то без фанатизма. Ну в самом же деле, кто из узников станет обращать внимание на безобидные тычки прикладами, если в Заксенхаузене за подобные провинности запросто забивали до смерти или затравливали собаками. И самое главное, никто над нами никаких экспериментов не ставил.

В общем, вот в такое непонятное место мы попали. Жрем, спим и в разминочном варианте работаем. Курорт, ептыть… Все страхи постепенно стали забываться.

Кстати, спасенную русалку я так больше и не видел. И шнапса с колбасой тоже… А вот этого реально жалко.

Я лихорадочно искал возможность сбежать и совершенно четко понимал, что это невозможно. Это только в фильмах узники лихо совершают побеги, а в реальности все упирается в одно очень важное обстоятельство. Разоружить пару охранников не очень сложно. А дальше куда? Идти-то некуда! Остров, мать его, да и вообще, чуть ли не центр Германии. Бежать ради того, чтобы героически променять вот это райское местечко на обычный концентрационный лагерь и вылететь в трубу крематория облачком вонючей сажи?

Нет, увольте…

Да, возможно, я не настоящий советский человек, но заведомо идиотские поступки совершать не буду. Такой вариант развития событий возможен лишь тогда, когда другого выхода не будет. Когда останется только сдохнуть… А пока время терпит… Опять же каждый день работает на меня. Вот окрепну окончательно, тогда и посмотрим. Кстати, своими соображениями я ни с кем не делился. А Рудика, подкатывающего с гнилыми базарами по теме, послал раз и окончательно, пригрозив свернуть шею.

Не то чтобы я не доверяю сокамерникам, «наседок» среди них нет и не может быть. Вычисляется это очень элементарно. Просто я совершенно точно знаю, насколько человек слабое существо. Подлое, безмозглое в определенных случаях и мерзкое существо, и я, скорее всего, тоже не исключение. Когда начнут у того же Хацкевича и Губайдуллина, не говоря уже о Звонковском, ногти рвать и встанет перед ними простенькая дилемма: сдохнуть в мучениях или рассказать о моих планах дяденьке с добренькими глазами, угадайте с двух раз, как они поступят? Нет, конечно, все может быть, хотя бы в виде исключения, подтверждающего правило, но случаи подобные как раз очень редки. Все колются до самой задницы, все… Надо только правильный подход найти. Как это сделать, очень популярно и доступно мне в училище объяснили на спецлекциях, а во время работы в наркомате и на войне сам закрепил навыки. Так что не испытываю никаких лишних сомнений по поводу стойкости человеческого существа.

Да, приходилось потрошить людишек, стимулируя их желание излить душу… И не стесняюсь я этого ни капельки. Зачем? Враг есть враг… Даже если он ничего пока еще не сделал, а просто подумал. А на войне?.. С войной и так все понятно.

Никогда особо щепетильным и душевно ранимым я не был. С малолетства выживать приходилось. Как-то вот судьбинушка меня покрутила, что с самого детства я познал всю мерзость и грязь жизни.

Родителей своих я не помню… Конечно, порой мелькают некоторые очень смутные воспоминания, к примеру, я совершенно убежден, что моя мать была очень красива, а отец был морским офицером, естественно белогвардейским, но к делу этого, как говорится, не пришьешь. Я даже не пытался ничего разузнать, ибо фамилию мне дали в детдоме, а других исходных данных попросту нет. Почему Ротмистров? А хрен его знает. Надо спросить у картавого уродца в пенсне, заставлявшего детей ходить строем в любую погоду и морившего голодом за малейшую провинность в карцере. Вот такой был у нас в детдоме ублюдочный директор. Плохо кончил товарищ. Помимо своих основных увлечений, Плева, да, вот такая оригинальная у него была фамилия, очень любил маленьких мальчиков и девочек пощупать и нарвался как-то на только что прибывшего симпатичного цыганенка. Тот, недолго думая, вогнал директору припрятанную заточку в пузо, а потом свалил через форточку. Поймали, конечно, и расстреляли за котельной, но Плева сдох в ужасных мучениях.

Назначили нового директора, бывшего матроса Балтийского флота. Товарищ Гаврилов к методике воспитания подходил совсем не оригинально. Он своим пудовым кулаком мог и быка с ног свалить, но детдомовцев бил вполсилы. Любя… И почти всегда за дело. Честно говоря, совсем неплохим дядькой был. При нем кормить стали лучше, ибо он свернул челюсть набок начпроду в первый же день. А поварихой стала его жена, которая воровство на кухне извела подчистую. Правда, норовом тоже отличалась крутым и запросто могла огреть черпаком.

Да, тяжело в детдоме было, порой очень голодно и холодно, да и место свое в стае волчат приходилось выгрызать зубами, но, как ни странно, воспоминания о времени, проведенном в старинном здании с колоннами, у меня очень даже неплохие. Почти нормальным человеком меня там сделали, и я очень благодарен им за это…