Хозяин теней. 3 - Екатерина Насута

— Она сама виновата!

— И матушку, когда она тайком принесла, побил. Он её часто бил. Сперва ещё опасался, а как понял, что тут никому-то и дела нет до законов и наследников, совсем страх потерял.

— Я… я не хотел! Я раскаиваюсь!

— Это да. Раскаиваться он умеет красиво. Каждый вечер перед иконами становился и молился. Поклоны бил. И меня заставлял.

— Учил уму-разуму, тварь неблагодарная!

Нет, слушать их, конечно, интересно, но вот как-то я бы другое послушал.

— Я и молился. Просил, чтоб сдох он. Не важно, как. Может, ножа в брюхо получил или там с горячкою слёг. Подавился. Свернул себе шею. Хоть как-нибудь. А потом понял. Смысла нет. Не поможет тут Господь, хоть ты лоб себе расшиби. Самому надобно. Вот и ждал случая… дождался.

— Ты… ты…

— Он не вернётся, — Мал перевёл взгляд на меня. А я поразился тому, сколь изменилось его лицо. Оно вдруг вытянулось, подбородок заострился, а лоб стал шире и выше. И в целом облик Мала неуловимо повторял иконы, все-то разом. Глаза эти округлые, слишком большие для человека. Тонкий нос. И даже три ниточки морщин. — Иван Иваныч. Он сюда не вернётся.

— Ты… ты не знаешь! Вернётся! И вас найдёт! Отомстит…

Смех Мала звучал звонко.

— Не будет он мстить. Ему плевать на него. И на меня тоже. На бандитов, революционеров. На всех, кроме его дела. Но тут не помогу. Я не знаю, что он творил в подвале. У него свои помощники были. А я только убираться спускался. Потом. Когда позовут. Или время выйдет. Он говорил, что у меня есть задатки. Что я не тупой. И с собой позвал.

— Тварь! — взвизгнул Кулыба.

— Кто бы говорил. Я должен был дождаться завершения синтеза. Взять бутыли. Их нельзя трогать, пока субстанция не стабилизируется. Она изменит цвет. Такой тёмною сделается, почти чёрной. Субстанция оседает, а сверху — раствор. Его сливаешь, но крайне осторожно. Субстанцию перемещаешь в банки. Хорошо, если четвертая часть останется, а обычно и того меньше. Она постепенно густеет и к концу первых суток становится тягучей, что древесная смола. Тогда совсем безопасно. А до того рвануть может.

Ясно.

Надеюсь, Мишка без меня не полезет подвал исследовать.

— Я должен был слить. Обычно он сам оставался. А тут девка оказалась сильной. Сильнее, чем он думал. И процесс пошёл медленно. Поэтому и велел. Слить. Закрыть банки и доставить в аптекарскую лавку. Там бы и получил дальнейшие инструкции. Он сказал, что этот этап завершён. И что у меня есть выбор. Идти с ним. Или остаться.

А остаться — это значит пойти в расход.

Если Иван Иваныч свои дела и вправду завершил, то и лаборатория ему не нужна. Следовательно, её бы убрали, а свидетелей… ну, свидетели никогда и никому нужны не были.

Или это из-за девушки?

Племянница градоправителя. Её бы стали искать. Трясти. И как знать, чего бы натрясли в итоге.

— Поэтому ты решил его придушить? — спрашиваю для полноты картины.

— Честно… не знаю. Просто подумал, что так или иначе, а конец вот. И это нечестно. И надо шанс использовать, раз так. Его бы никто не стал беспокоить. Он обычно, как этот уезжает, то и набирается, закрывается тут и молится, молится. Остальные пьют. Я бы просто вот… удавил бы и ушёл.

— Сволочь… сволочь-сволочь-сволочь… надо было прибить тебя, щенка, но пожалел.

— Нет, не пожалел, — Мал чуть склонил голову. — Ты никого и никогда не жалел. Тебе просто нужно, чтоб рядом был кто, на ком можно душу отвести. Помнишь, как бил? Или как шпынял? А как раскалённой кочергой в спину ткнул, когда показалось, что я слишком уж много дров потратил? Или как на мороз меня, босого, выгонял? Как кормить забывал? Я вот помню, как мы со старухой в свиных объедках ковырялись, искали чего… всё помню.

А потом он повернулся к стене:

— И они помнят. Вот… эти пять. Хорошая добыча. У старушки одной. Не здешняя, в городе жила, на краю. Вдова. Кулыба ей по дому помогал. Давно, ещё когда сюда не перебрался. А потом украл что-то. За это и судили, и на каторгу спровадили. Забыл, как рассказывал? Хвастался, какой ты памятливый… и про то, как опасался, что сдохнет старуха и ты отомстить не сумеешь? И про то, как Бурого подбивал. Подбил… много тогда добра взяли. А старуху ты сам кончил. Перед её ж иконами. И они видели…

Мал поглядел на меня.

Сглотнул.

— Они хотят, чтобы я помог им. И я помогу. Но ты уходи. Городня. Аптека на перекрёстке Свешниковой и Возничей улиц. Дом в два этажа. Вывеска с медью. Спросить надобно сельтерскую воду с вишнёвым сиропом, духи от фабрики «Ралле» «Царский вереск» и их же помаду для волос, но всенепременно свежего приготовления и три унции порошка из мумий[2]. Всенепременно уточнить, настоящий ли. Тебя пригласят внутрь, чтоб самолично мог убедиться. Тогда и отдашь.

Конспирация на уровне фантастики.

Хотя здесь нет дронов и подслушивающих устройств, кибератак и взломов сети, и многого иного. А сельтерская вода с сушеной мумией — имеется.

Так что нечего нос воротить.

— Только вряд ли он будет там самолично, — завершил Мал и лицо его исказила судорога. — Ты… иди… я больше не могу их держать. И не хочу. А мы поговорим. Правда, Кулыба?

Я разлепил губы.

— Дом уцелеет?

— Дом? — Мал, кажется, не сразу понял, о чём речь. — Уцелеет… дом уцелеет… все… уходи. Ты чужой. Ты не подсуден. Не нам.

И слова эти повторили.

Те, нарисованные иконы, которые пусть и изменившиеся от прикосновения золота, но всё ещё неживые, вдруг ожили.

Я выскочил за дверь и к двери этой прижался, придавил её весом тела.

Сердце колотилось, что ненормальное.

Последнее, что я видел, это как сходит с полотна Богородица, та, в красном платке, и младенец на её руках стремительно преображается, становясь похожим на Светозарного.

Дикий вопль разбил ночную тишину.

Надо было внизу допрашивать. Чтоб вас… значит, сельтерская вода с сиропом. Хотя Мал прав. Иван Иваныч ждать не станет. Но вот наведаться в эту аптеку стоит.

Или не сейчас?

Ладно, сперва отдохнуть, а потом подумаем, как оно лучше.

[1] Реально существовавшая фабрика, известная не только в России. На Парижской всемирной выставке в 1878 году изделия компании были объявлены «выше всякой награды», а на Парижской выставке в 1900 году была получена высшая премия — «Гран-при». После революции фабрика сменила имя и стала называться «Свобода». Думаю, многие читатели