Предатель - Энтони Райан

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

— Замок Норвинд — грозная крепость, — сказал Элберт. — Но кордвайнцы понесли большие потери в Битве на Гребне. Вряд ли у них есть силы удержаться против войска Лжекоролевы, а она обязательно приведёт всех, чтобы раздавить нас, как только узнает, что мы туда отправились.

— Вариантов у нас немного, — сказал я. — Отправляться на север, где придётся взять корабль до Фьордгельда и уповать на неизвестный приём от сестёр-королев Аскарлии. Юг означает многие мили территорий под контролем Эвадины. Восток приведёт нас в Рианвель, где её поддержка сильнее всего. Запад и Кордвайн, по крайней мере, даёт шанс на союзников. А ещё замок Норвинд может послужить местом сбора тех, кто выступает против правления восходящей-королевы. Каждый день, что она проводит на троне, вызывает всё больше разногласий, поэтому мы можем ожидать роста нашей численности.

Эти переговоры мы вели в коридоре святилища, небольшое пространство которого хорошо подходило нашему крошечному военному совету. Я, Уилхем и Джалайна стояли, а Леанора с Элбертом сидели перед небольшим камином. Наш юный король, прежде чем мать отправила его в постель, уже ясно выразил свои намерения, закатив пронзительную истерику.

— Повелеваю предать смерти всех предателей! — бушевал он, вырываясь из рук Леаноры, тащившей его в комнату, которую он делил с Дюсиндой. — Мне нужны их головы, сэр Элберт. Слышите? Мы немедленно выдвигаемся на Куравель и вернём себе дворец. Я приказываю!

Его призывы закончились, как только захлопнулась дверь. Краткую, но яростную тираду Леаноры приглушала преграда, но когда дверь снова открылась, я мельком заметил, как мальчик-король скорчился на своей кровати, страдая от выволочки.

— Насколько нам известно, — сказала Леанора, — новый герцог Кордвайна уже мог заключить союз с Лжекоролевой. У меня сложилось впечатление, что антипатия сына к ней не настолько страстная, как была у его отца.

— Эвадина больше не нуждается в переговорах, — возразил я. — Если Гилферд попытается это сделать, то, скорее всего, наградой ему будет приглашение встать на колени перед палачом.

— Он не показался мне умнейшим человеком, — сказал Элберт. — Впрочем, насколько я видел, на Гребне он сражался неплохо, даже когда зарубили его отца. Желание отомстить за старого герцога может сыграть нам на пользу.

— Мстительный он или нет, но людей у него всё равно мало, — заметила Леанора. — И у нас тоже. Писарь, вы слишком многого ждёте от простолюдинов, если считаете, будто они массово восстанут, чтобы свалить тирана. Такие вещи гниют годами, а когда лето подойдёт к концу, большинство будет заботить только заготовка достаточного количества топлива и продовольствия. Мы можем продолжать эту войну, но победа требует времени. И многое зависит от того, согласится ли вообще юный герцог Гилферд открыть для нас свой за́мок.

Я глянул на дверь в главную часовню, из-за которой доносилась сладкая песня Эйн.

— О-о, думаю, среди нас есть та, ради кого он их откроет.

* * *

Герцог Гилферд Ламбертайн сильно повзрослел за те недели, что я его не видел. Тот ослеплённый юноша, которого очаровала Эйн, теперь стал усталым молодым человеком, полным забот. Его глаза над высокими скулами покраснели и ввалились, а впадины под ними подчеркивали трупный вид. Нас он встретил в зале, где его отец недавно устроил пир в мою честь. Вассалов и лордов, присутствовавших на моей прошлой встрече с герцогом Лорентом, по большей части не было — предположительно теперь они гнили среди павших на Гребне. Оставалось только трио суроволицых рыцарей, покрытых шрамами от недавней битвы. Также меня встревожило присутствие пепельноволосой восходящей Хейльмы. Её сморщенное, сердитое лицо выражало гнев, если не считать самодовольного изгиба рта. По моему опыту, характер фанатика редко улучшается, если его правота становится доказанной.

Наша группа состояла из меня, Леаноры и Эйн, не очень-то правдоподобно исполнявшей роль личного телохранителя принцессы-регента. Меня немного порадовало, что черты лица молодого герцога смягчились, когда он её увидел. А ещё то, как его взгляд задержался на брошке, которую Эйн по моему настоянию приколола на куртку.

— Если спросит, — сказал я ей, когда мы подъезжали к воротам за́мка Норвинд, — скажи, что носишь её каждый день.

Она в ответ пренебрежительно закатила глаза.

— Он не такой дурак.

— Господин герцог, — говорила теперь Леанора, протянув руку Гилферду. — Пожалуйста, примите мою благодарность за ваше гостеприимство. — На ней было единственное оставшееся платье, которое могло претендовать на слово «наряд» — траурное одеяние из чёрного шёлка и хлопка, уместное для данного случая.

Гилферд так долго сидел, бесстрастно глядя на её протянутую руку, что я задумался, увенчает ли он оскорбление отказом принять участие в придворном ритуале. Однако у него ещё сохранялись некоторые остатки приличия, поскольку он соизволил подняться.

— Мой отец всегда был очень щепетилен в подобных вопросах, — сказал он, преклоняя колено, и прижал губы к руке Леаноры. — Ваше величество.

— Его утрата печалит моё сердце больше, чем я могу выразить, — с серьёзной торжественностью сказала она. — Знайте, что в моей семье его будут почитать вечно.

Гилферд на это не ответил, а вместо этого поднялся, скрестил руки и перевёл взгляд с Леаноры на меня.

— Итак, Писарь, — сказал он, — похоже, на этот раз вы пришли спеть совсем другую песню.

— Песню предателя, — вставила восходящая Хейльма, откровенно жестоко скривив губы. — На самом деле, песня-то та же. Просто для другой госпожи. Которую, не сомневаюсь, он тоже когда-нибудь предаст.

Я дал последовавшей тишине повисеть ещё мгновение, зная, что от жарких возражений здесь не будет никакого толка. Как не будет ни от лжи, ни от пустых обещаний.

— Милорд, мои преступления многочисленны, — сказал я Гилферду. — Мои заблуждения велики и их последствия ужасны. Когда я пришёл сюда в прошлый раз, я был человеком, влюблённым в ложь, потерявшимся во сне наваждения. Теперь же я проснулся.

— Не обращайте внимания на слова этого существа! — вскричала Хейльма, едва-едва не завизжав. — Вашему отцу хватило мудрости отослать его прочь. Сделайте то же самое.

Гилферд повернулся к ней, с суровым возмущением в глазах.

— Восходящая, я больше не ваш ученик, — тихо, но отчётливо произнёс он. — А вы не мой учитель. Держите свои советы при себе, пока вас не спросят.

Лицу Хейльмы не хватало плоти, но всё же от этого выговора его передёрнуло.

— Ваш отец…

— Мёртв! — оборвал её Гилферд. — Как и все его рыцари, и солдаты, кроме единственной горстки. Насколько я помню, все они согласились на войну по вашему совету. Придержите язык,