Море троллей - Нэнси Фармер

— Может, помочь? — саркастически осведомилась Торгиль.

— Я просто задумался.

Джек встал и усилием воли заставил себя сделать первый шаг. Склон был куда круче, нежели казалось со стороны. На середине подъема мальчику пришлось остановиться и перевести дух. Но он неуклонно карабкался всё выше и выше, понемногу подбираясь к могучему дереву и безобидному на вид колодцу. Он слышал, как белка Рататоск осыпает его сверху злоехидными насмешками. Он слышал, как мириады жуков и червяков грызут кору. Но вот наконец и колодец. «А что если я загляну через край — а там на дне лежит глаз Одина? — подумал Джек. — А что если он на меня ка-ак посмотрит?!» Руки его тряслись, но мальчик заставил себя взяться за ведро. Однако едва он коснулся деревянной бадейки, словно гигантская рука протянулась к нему и смахнула, точно докучную мошку. Джек кубарем покатился вниз по холму, всё быстрее и быстрее, пока не ударился головой о камень — и не остановился.

— Я же говорила, нужно пожертвовать что-нибудь жизненно важное, — упрекнула его Торгиль.

— Перестань злорадствовать и помоги лучше! — воскликнул Джек. Он рассадил себе голову: на траву капнуля кровь. Торгиль прижала руку к ране, останавливая кровотечение. А затем оторвала лоскут от своей новой туники и перевязала пострадавшего.

— Да уж, надо отдать тебе должное, с ранами управляться ты умеешь, — неохотно признался Джек.

— Сто раз это проделывала. Ну, так что ты принесешь в жертву?

— Да у меня ж ничего и нет, — растерянно отозвался Джек.

— Еще как есть! Ты можешь отрезать себе ухо — я тебе помогу, конечно, — либо раздробить пальцы на правой руке так, что больше никогда не сможешь играть на арфе. Для скальда это самое оно.

— Изрубить себя на куски — это развлечение для скандинавов, а не для разумных, здравомыслящих саксов! — заорал Джек — Я отказываюсь верить, что жизненная сила может потребовать от меня такого!

— Ты должен доказать, что для тебя это важно! — завопила Торгиль в ответ. Ну да, девчонку хлебом не корми, дай ввязаться в свару! — Это тебе не деревенская ярмарка, где выиграешь приз-друтой, кидая в мишень орехи. Это Иггдрасиль. Даже Один не посмел к нему приблизиться, не принеся должной жертвы.

— Значит, Один был идиотом.

— А вот и не был! А ну, возьми свои слова обратно!

— А вот и не возьму! Твой Один — тупой и злобный громила, и все, кто в него верят, недалеко от него ушли! А воительниц он заставляет прислуживать за столом в Вальхалле.

— Это неправда! — завопила Торгиль. Пчелы вновь слетелись к подножию холма и теперь кружили вокруг спорщиков гудящим, растревоженным роем — Один — воплощение чести и доблести, вот только рабу этого вовеки не понять!

— Тогда как это удалось понять тебе, скажи на милость? Ты сама перестала быть рабыней каких-то три года назад! — Еще не успев договорить, Джек уже горько пожалел о своих словах. Торгиль откачнулась назад, как будто он рубанул ее секирой. В глазах воительницы вспыхнуло безумие. Торгиль была берсерком из рода берсерков, и боевая ярость накатывала на нее, желала она того или нет.

— Прости, пожалуйста! — закричал Джек. — Никакая ты не рабыня! Ты — воительница! Один любит тебя и никогда не заставит прислуживать за столом!

Но было слишком поздно.

— Я даю клятву, — дрожа от ярости, произнесла Торгиль. — Даю клятву, что убью себя сразу после того, как зачерпну из источника Мимира Я приношу в жертву собственную жизнь ради того, чтобы принести воды Джеку, ибо ему нужно исцелить королеву Фрит и спасти свою сестру. Я клянусь Иггдрасилем, Одином и норнами!

— Не делай этого! — заорал Джек, но Торгиль уже бросилась вверх по склону. Девочка упрямо продвигалась вперед, не обращая внимания на плотную стену пчел, что зависла между нею и вершиной. Пчелы тысячами вились вокруг, громогласно жужжали, но жалить — не жалили. Похоже, их просто обуревала буйная, неуемная радость.

Джек глядел, как воительница упорно карабкается вверх по крутому склону; она ни разу не остановилась передохнуть. Вот она добралась до колодца, вот потянулась к ведру…

Невидимая рука отшвырнула ее назад. Торгиль кубарем покатилась вниз по холму: пчелы так и разлетались с ее пути. Девочка ударилась о тот же самый камень — и на сей врачеванием пришлось заняться Джек. Торгиль словно оглушило: воительнице явно пришлось хуже, чем ему. Она тупо уставилась на мальчика.

— Они… не приняли моей жертвы, — наконец с трудом выговорила она. — Норны… Один… Иггдрасиль. Они не захотели взять мою жизнь. Это потому-что я родилась… рабыней?

— Нет, конечно же, нет, не поэтому, — прижимая к себе, уговаривал ее Джек так он некогда баюкал Люси, после того как они чудом избежали гибели в морской пучине. — Олаф освободил тебя и назвал тебя дочерью. Ётуны оказывают тебе великие почести. Никому и в голову не придет считать тебя рабыней… ты гораздо, гораздо больше, чем рабыня. Не плачь. Ну, не плачь, пожалуйста. — Джек гладил ее волосы и чувствовал, как рыдания девочки эхом отзываются в его собственной груди. — Думаю, они отвергли твою жертву потому, что предлагать полагается нечто действительно бесконечно важное. А твоя жизнь для тебя ничего не значит.

— Жизнь и впрямь утратила для меня всякий смысл. — Торгиль шмыгнула носом — И я всё равно себя убью. Теперь, когда Олафа не стало, мне незачем жить.

— Не вздумай даже, Олаф хотел, чтобы ты жила. И я этого хочу!

— Слишком поздно, — вздохнула Торгиль. Она вытащила нож, и Джек сделал первое, что пришло ему в голову. С Торгиль он всё равно не справился бы — при ее-то бойцовских навыках и одержимости! — хотя за то время, что Джек прожил у скандинавов, силой он с ней практически сравнялся. Так что мальчуган попросту сдернул с шеи охранную руну. Руна тут же сделалась видимой.

То была четырехугольная пластинка тяжелого золота. На ней изображалось что-то вроде пробивающегося из-за туч солнца, вот только каждый лучик этого солнца разветвлялся во все стороны, словно расцветающее деревце.

— Да это же Иггдрасиль, догадался Джек.

— Ах, так вот что ты, значит, прятал на шее… — пробормотала Торгиль. Нож ее застыл в воздухе. — Эта штуковина обожгла меня словно огнем.

— Это потому, что ты попыталась отнять ее силой. А руну можно только отдать добровольно. — Джек чувствовал странную, гнетущую опустошенность. Ведь это — его последняя связь с Бардом. Руна заботливо оберегала его в минуты опасности и отчаяния — а теперь ее не станет. Джек повесил руну на шею Торгиль.

— Думается, она меня всё равно сожжет, — сказала девочка. — Мне будет ужасно больно; но ничего другого я и не заслуживаю.

На глазах у Джека подвеска словно растаяла, растворилась в воздухе. Мальчик был раздавлен горем.

— Мама… прошептала Торгиль. — Я ее вижу… в мыслях. — Она выронила нож.

— Это ты про королеву Гламдис?

— Нет — про мою родную мать. Про Аллисон. Я была к ней так жестока. Обзывала ее разными нехорошими словами и никогда не обращалась с ней по-доброму, даже когда она плакала. Отец ее частенько поколачивал. Называл никчемной, потому что она не смогла родить ему сына.