Былые - Брайан Кэтлинг

Миссис Фишберн стремилась пересказать ему все о своей жизни и «делишках», но у него редко было время, так что он ходил мимо ее присматривающейся, прислушивающейся двери на цыпочках. Она состояла в каком-то знакомстве с Соломоном Даймондом, чье имя никогда не произносила, а звала лишь «Барином». Сперва Гектор не понимал, как ему здесь полагается выживать и применять свое время. Затем начали приходить книги. Интригующие, затем незаурядные, затем необыкновенные книги. Их приносили Солли и его головорезы вместе с едой, углем и алкоголем. Они никогда не брали денег и, очевидно, не разговаривали о книгах. Те поступали от «дядюшки Хайми и его приятеля», который, надо заметить, отличался изумительным вкусом и познаниями. Казалось, каждый том ссылается на предыдущий и каждая кривая дорожка, куда ступал Гектор, будет размечена в следующем томе, словно тот — указатель или легенда на карте. Так недели перетекали в месяцы, а месяцы прокрадывались в годы.

Однажды тихим днем, почти четыре месяца спустя после прибытия, в дверь Гектора, почти никем не тревожимую, раздался быстрый стук. Его навестил Барин.

— Солли, прошу входить, — тепло пригласил Шуман.

— Некогда, надо успеть в «Павильон» до одиннадцати.

— Куда?

— Тебя уже ждут.

Гектор схватил пальто, шляпу и шарф и пытался угнаться за Барином, пока тот юркал по узким зимним улицам, тросточкой отхлестывая с дороги воображаемые преграды в быстрой и резкой походке. Его скорость перемежали клубы дыма от бирманской чирутки, живущей в уголке непоседливых губ. С ними шагали еще двое. Солли никуда не ходил один.

Он быстро выкатился из обтекающего переулка на шум и суету уайтчепелской Хай-стрит, а за ним семенил задыхающийся Гектор. Воздух был иссера-бурым, бурлил и вихрился у горбатых лавок, кучкующихся против захлестывающего прилива посетителей в это пасмурное утро. Они пробились через шум и гам, резко свернули в одну из трех высоких, но непримечательных дверей примечательного здания. Там Солли с командой пропали, а Гектор замедлился и отошел назад, чтобы хорошенько разглядеть большое круглое окно над входом — око немигающего циклопа, глядящее по-над хаосом пешеходов и реки дорожного движения, которая торопилась и толкалась в тесных берегах мостовой. В двери появилась голова одного из бандитов Солли. Его зоркость втыкалась в пешеходов, пока он не нашел воззрившегося наверх Гектора.

— Эй, заходь, он ждет.

Гектор быстро присоединился, и вдвоем они вошли в длинный мрачный коридор, где висели картины со странными и чудесными людьми. Некоторые были раскрашены цветами за пределами обычной бледности смертных. Гектор замешкался, желая приглядеться к неописуемым лицам за стеклом.

— Что это за место? — спросил он, словно обращаясь к самой картине. Солли же простукивал тростью свое нетерпение и расстояние до дверей в конце коридора. Слышалось, как за ними полькает музыка.

— Давай, профессор, он ждет, — коснулся Солли рукава старика. Они прошли через двери в кружащийся и содрогающийся театр, порабощенный волнующейся сценой. Зал оказался неожиданно большим, с двумя широкими нависающими балконами, позолота пустых кресел колыхалась из-за отраженного света, пока полыхала и искрила масса скачущих по сцене людей. При виде зрелища у Гектора отвалилась челюсть. Там пели и показывали друг на друга около двадцати танцоров с агрессивно неестественными лицами, а их грим таял в свете софитов. Они хлестали остроумными и лукаво комичными словами на старосветском идише. Гектор понимал немецкую основу, но терялся в других наворотах и узлах лексикона и выражений. Так что смысл поступков, течение этой весьма эксцентричной пьесы находились вне его понимания. Теперь на авансцене господствовало карликовое дитя, разодетое в гротескной пародии на египетского или ближневосточного вельможу. Челюсть не могла отвалиться еще дальше, и тогда он решил ей помочь. Сам шлепнулся в кресло на первом ряду, сразу перед оркестром, подчеркнуто не обращавшим на него внимания. Сидел и таращился на сцену с улыбкой.

— Что это? — спросил он с недоуменным удовольствием, не отрывая глаз от шумной мишуры действа.

— Репетиция, — сказал Солли. — На прошлой неделе ставили Шекспира, это больше в твоем духе.

Раввин не дожидался ответа. Кивнул одному из своих присматривать за Гектором, пока сам поспешил за кулисы.

Следующая песня была о забытой матери, оставшейся на родине: исполнитель чувствовал и выжимал жизнь из каждого слова, стоя под кактусом из папье-маше, который отбрасывал на сцену заметную тень. Гектор влюбился — это было нелепо, просто-таки «Краммлс и компания»[15] в масштабе и движении. Оживший Диккенс, но и при этом совершенно еврейский, искрящийся в бесцветной тайной громаде Уайтчепела. Он затерялся в изумлении. И не замечал больше никого, пока актеры накатывали на сцену и отливали обратно.

— Видать, понравилось тебе, — сказал Солли уже из кресла по соседству.

— Да, это чудо.

— Но мертвое.

Гектор обернулся всем телом.

— Что?

— Они уже на грани, умирают. Маловато осталось старых племен. Раньше народ набивался до отказа. Как-то раз было больше трех тыщ. Спектакли ставить не успевали. А теперь хорошо если хоть первые ряды заняты, — Солли едко рассмеялся. — Даже речь уходит.

— Идиш? — спросил Гектор.

— Да. Наши кости, связки, что держат нас вместе, держат здесь.

Гектор кивнул.

— Знаешь идиш? — спросил Солли.

— Нет, только иврит, арамейский и малость древнеперсидский после эпохи Ахеменидов.

Солли одновременно шмыгнул и пожал плечами; он уже наговорился.

— Тебя ждут за сценой, — сказал он резко и был таков, исчезнув в конце прохода. Не успел Гектор и дух перевести. Он нехотя поднялся с кресла, мирясь с раздражением молодого человека, и направился за ним через зал к боковому входу, за сцену.

Там было еще сумбурней. В узких проходах врезались и толкались группы исполнителей и неистовых костюмеров. Приглушенно шумящее закулисье чуть ли не перекрикивало номер на сцене. Слава богу, публика по «вечерам» бывала еще громче.

Гектора пихали, зажали между стайкой теноров и рядом храмовых танцовщиц, мазнувших нательным гримом по его темно-серому пальто. Пара девушек вскинули свои страусовые ресницы, улыбнулись и подмигнули «пожилому джентльмену». Гектор пригладил волосы и улыбнулся им сквозь тридцать лет.

— Сюда, — сказал Солли и силой направил Гектора вдогон за очередной стайкой высоких гибких мужчин, выходивших со сцены. Эти были одеты в ковбоев — в широкие белые куртки с обильной длинной бахромой, болтавшейся с рукавов. Шляпы с высокой тульей делали их еще огромнее. Они жестикулировали, лихорадочно раскраснелись и проплыли мимо, смеющиеся и безмерные. Гектор поднял глаза на их потные лица и преувеличенный грим, отвернулся, затем быстро оглянулся. Под толстой бело-розовой краской он признал в шестом певце улыбающийся лик Николаса — Былого вдали от закрытых и подавленных коридоров Бедлама.

С решительностью, граничащей с грубостью, Солли потащил обоих в