Год Змея - Яна Лехчина

В тепле Хортим чувствовал себя расслабленно — так и лежать бы здесь, в мехах, щекочущих лицо и руки. Засыпать бы под стук игральных костей и чужое бормотание, но вскоре, через день или два, дружина Хортима покидала Девятиозерный город, а Вигге оставался здесь, и еще многое было с ним неясно. Сейчас отшельник сидел под самым окном — настолько бесстрастный, что казался здоровым. Он, словно выжидая, наблюдал за воинами Сокольей дюжины и за Фасольдом, который после боя проникся к нему если не уважением, то чем-то похожим.

Когда еще представится более удобный случай?

— Вигге, — позвал Хортим, приподнимаясь. Шкуры сползли с его одежды, заботливо высушенной над огнем, и князь отбросил их на край скамьи. — Вигге, я хочу тебя спросить.

Не этого ли ты ждал, отшельник?

— Спрашивай, — умиротворенно ответил тот.

Хортим спустил ноги в сапогах на пол, но не спешил вставать. Сцепил пальцы вокруг теплой чарки и вскинул лицо:

— Чуеслав сказал, что ты можешь быть из Войличей. И что ты едва ли не брат князя Мстивоя — это так?

Вигге холодно усмехнулся, но никто, кроме него, не нашел ничего смешного. Шумно вздохнув, Фасольд отставил чашу на лавку рядом, а Арха приоткрыл серый глаз, показывая, что не спит. Затих стук игральных костей.

— О нет. — Слова передернули тонкие губы Вигге. — Я не из Войличей.

— Думаю, ты честный человек. — Хортим чуть не рассмеялся от облегчения: по счастью, судьба не свела его с беглым родичем Мстивоя. Юноша подался вперед, смущенно и весело улыбаясь: — Просто Чуеслав так убеждал, что ты из княжьего рода…

— Я сказал, что я не из Войличей, — перебил Вигге. — Но я не говорил, что я не из княжьего рода.

Внутри Хортима что-то оборвалось, а в натопленной комнате внезапно потянуло морозцем. Язык присох к небу, в голове засвербило — как нельзя кстати пришелся Фасольд, который, нахмурив брови, хрипло потребовал:

— Объяснись.

Но Вигге ему не ответил.

— Хорошо, — тогда протянул Хортим, — хорошо… Что же ты раньше молчал?

— А ты не спрашивал.

К этому времени гуратский князь уже взял себя в руки и даже отхлебнул ароматного варева из чарки. Покачал головой и произнес:

— И что у тебя за род?

— Не моложе твоего.

— Быть такого не может, — хохотнул Арха, хотя глаза у него стали настороженными, словно у охотника. Хортим удивился: Арха не смел вмешиваться в разговоры своего князя, если только тот сам не просил. А здесь… Неужели всех так задела история Вигге? — С родом моего государя может сравниться только род Мстивоя Войлича. Других нет.

— Есть, — мягко возразил Вигге, прижимаясь спиной к стене. Казалось, он совсем не испытывал неловкости или волнения, а разговор шел так, как ему хотелось.

— И какое же твое родовое имя? — Голос Хортима сделался тихим, но твердым, — так бывало всегда, если происходило что-то важное.

— Оно тебе ничего не даст.

— Странно. — Юноша недобро сощурил глаза. — Какие у вас владения?

— Такие же, как и у тебя, — ответил Вигге. — Обратившиеся в прах.

— Довольно, — рявкнул Фасольд, поднимаясь. Словно рассеялось все призрачное уважение, которое воевода испытывал к Вигге, — до того он стал гневен и зол. — Что ты все юлишь, отшельник? Ври, да не завирайся. Может, мне стоит вытряхнуть из тебя слова? Пусть вырвутся вместе с кашлем из твоего горла!

— Не вытряхнешь. — Вигге пожал плечами. — Нет у тебя таких сил.

Зря, зря он это сказал — Фасольд выпустил из ноздрей воздух, будто рассерженный бык. Даже Латы и Инжука поднялись — разнимать, если что случится, — да так и застыли.

— Не знаю, княжеский ты отпрыск или нет, — медленно говорил Фасольд, переступая по скрипящему полу, — но пока ты прятался на севере, словно трус, я участвовал в битвах. Я возвеличивал свое имя, и я поливал свои руки кровью недругов и слезами их вдов.

Вигге рассмеялся. Это был холодный и серьезный смех.

— Не говори мне о битвах, воевода. Я сражался в войнах, о которых бабка рассказывала тебе перед сном. И не говори мне о своем имени — мое старше, чем вся твоя семья.

— Вигге! — требовательно одернул Хортим. — Что за дело привело тебя на юг?

Отшельник отвел взгляд от закипевшего, готового разразиться бранью Фасольда и с любопытством посмотрел на гуратского князя.

— О, — выдохнул он, кривя губы в новой, еще более прохладной усмешке. И осмотрел каждый холмик ожогов, оставшихся на лице Хортима. — У меня с твоим Сарматом-змеем старый должок.

— Да брось. — Арха вскочил на ноги, будто хотел телом прикрыть своего князя. — Ты даже не знал, что он проснулся!

— Верно, — прошипел Хортим, твердо отодвигая Арху в сторону: голос стал очень, очень тихим. Юноша уперся локтями в колени — он и Вигге оставались единственными, кто еще сидел на скамьях. — Ты не знал.

— Я и говорю, княже. — Зрачки Вигге вытянулись, пропахав густую голубую радужку. — Это очень старый должок.

Между Хортимом и Вигге — дубовый стол и донельзя взвинченные, сбитые с толку люди. Юноше казалось, что именно в это мгновение ему бросали вызов, пробовали его на излом. Вопрос спорхнул с губ:

— Кто ты?

— Хортим Горбович. — Вигге разочарованно покачал головой. — Ты же умен не по годам. Посуди сам, кто я. Лгун? Отшельник? Князь? Что тебе Чуеслав Вышатич — вот он я. Так слушай, как я говорю, и смотри, как держусь.

Только отчего-то смотреть на него стало тяжело и больно — Хортим на миг прикрыл ладонью глаза и утер взмокший лоб:

— «Вигге». Так звала тебя мать?

— Нет. — Рот искривился в печальной улыбке. — Мать звала меня иначе.

— И как твое имя?

— У меня много имен, — просто ответил он. — Айхи зовут меня Тхигме. Тукеры — Кагардаш.

Кожа Инжуки внезапно стала плотной и восковой — воин отшатнулся, споткнулся о собственные ноги так, что Латы пришлось его поддержать, и выругался на своем языке.

— Высоко метишь, отшельник, — укоризненно сказал Латы, не выпуская локтя соратника, а Вигге невозмутимо продолжал:

— Но когда я родился, меня нарекли по-другому.

Он неспешно поднялся и словно заполнил собой всю комнату дружинного дома. И не стало внутри ничего, кроме него, — какой Вигге высокий, какой осанистый, до чего же у него звучный голос и до чего нездешний взгляд.

— Я — Хьялма из рода князей Халлегатских. — Каждое слово — волна, бьющая в ледники. — Тот, кого вы называете Сарматом-змеем, мой брат. Тот, кого вы называете Ярхо-предателем, тоже, и предал он меня.

Повисла тишина, ледяная и страшная. И такая густая, что стало трудно дышать, — вдох-выдох, и в груди щипало, будто в легкие вонзились инистые иглы. А потом раздался сиплый, надрывный смех Фасольда.