Однажды где-то… - Наталья Фуртаева

— Великие Кедры говорили, что при переносе из другого мира рвется ткань мироздания и множится зло в обоих мирах. Может быть, бучило на дороге — это следствие моего переноса? — вмешалась я в разговор.

Нана одобрительно кивнула:

— Да. Наверное, так и было. Чтобы совершить такой перенос, силы нужны великие. И причина должна быть серьезная, чтобы на такое решиться. Я не знаю, кто мог это сделать и зачем… Вот это и есть самое худое.

— Кедры сказали, что я должна была послу жить силам зла, но они вмешались, и потому я оказалась у них в лесу.

— Дурного человека Кедры не пустили бы в самое сердце Заповедного леса. Значит, тебе отведена особая роль. Что-нибудь об этом они говорили?

— Нет. Они сказали, что рисунок моей судьбы им неясен. И я должна сама его создать. Еще, что я не чуждая вашему миру. И наделили меня тремя дарами: силой, мудростью, а третий дар я еще не осознала. (Блин! Проговорилась все-таки о возрасте! Хотя они вроде не заметили).

— Великие дары — великая честь! — Нана и Стоян во все глаза смотрели на меня. — Значит, великое зло приходит в мир. Кедры ничего бы просто так не сделали. Ох, беда-беда.

Стоян и Нана переглянулись. Видно, их связывала давняя и прочная дружба. Мне показа лось, что они мысленно говорят друг с другом. Но мне-то по-прежнему ничего не ясно и не понятно. Блин! Да что же это из меня борца со злом лепят! А меня кто-нибудь спросил? Хотя не они это дело затеяли. Их, пожалуй, больше бы устроило, если бы я тут вовек не появлялась. А уж меня-то как это устроило бы! Нет, доберусь до этого гада, что мне приключение это организовал, — я ему не только ноги из задницы повыдергаю, я ему… Оказывается, я и не заметила, что последнее произнесла вслух. Нана и Стоян воззрились на меня со смесью удивления и… удовлетворения. Похоже, мое законное возмущение они приняли за клятву или что-то навроде того. Причем содержание этой клятвы их, мягко говоря, слегка удивило. Особенно Стояна. Да-а, за базаром-то следить надо.

— Боюсь, это что-то из древнего зла проистекает. Но сейчас оно бессильно, такие переносы забирают силы без остатка. А коли перенос закончился неудачей, то у нас есть время. А вот сколько — не знаю.

— Нана, ты из древних, ты что-то знаешь об этом. Расскажи, — потребовал Стоян.

Бабка вздохнула:

— Не всякое знание приносит пользу. Не спрашивай меня, командир, пока я сама во всем этом не разобралась. Когда будет нужно, расскажу.

Не думаю, что Стояну такой ответ понравился, но спорить он не стал.

— Ну а мне-то что делать? Кедры сказали, что вернуть домой меня не могут. Что же мне теперь делать, а?

— Кедры тебя сюда послали, значит, судьбы наши связаны, — вздохнула Нана. — Живи здесь, сил набирайся, учись. Время пока есть, пока еще есть…

Если вкратце, на том и порешили.

Стоян вскоре распрощался и ушел по своим делам. Я было пристала к Нане с расспросами, но она впала в задумчивость и от меня попросту отмахнулась:

— Вон побратим твой возле избы ошивается, иди, а то заждался уж. Он тебе на вопросы ответит. Да и Яська просветит, он болтун известный. А вы уж, вижу, подружились.

— И ничего я не болтун! — оскорбленно завопил Яська откуда-то с печки. — Просто я общительный! А Тата — человек уважительный, с понятием, не то что некоторые…

В этот момент в дверь осторожно и вежливо постучали. Яська тотчас смолк и спрятался в дверь просунулась сияющая всеми своими веснушками Верескова физиономия:

— Поздорову вам! — вежливо поприветствовала физиономия.

— Ну так входи, коли пришел, через порог-то не здороваются, — ворчливо сказала Нана.

Но, похоже, сердилась Нана притворно. Да и Вереск страха перед ней отнюдь не испытывал. Уважение — да! Перекинулись парой вежливых фраз, и Нана выдворила нас погулять. Мол, нечего зря в избе торчать в такой погожий денек.

И пошли мы гулять. Вереск показывал мне поселение, попутно поясняя, что к чему, знакомя со встреченными поселянами и болтая о том о сем. А я вертела головой, не веря глазам, засыпала Вереска вопросами и никак не могла отделаться от чувства, что все это мне снится. Время от времени я украдкой щипала себя за что-нибудь в надежде проснуться, но, увы! — не просыпалась, хотя синяками себя обеспечила. Вот жила себе и жила — никого не трогала, и на тебе! Тоже мне, нашли путешественницу между мирами! Знали бы вы, как мне худо! Даже заинтересованные, часто восхищенные, взгляды встреченных воинов меня не волновали. Вереск мое состояние угадал и готов был прямо наизнанку вывернуться, чтобы как-то развлечь меня. В конце концов ему это уда лось. Нет, не вывернуться, а развлечь.

Вереск привел меня на плац за казармой или, по-местному, за общинным домом, где шла тренировка. О-о! На это стоило посмотреть! Тридцать воинов (это Вереск сказал — я не считала) сражались друг с другом деревянными мечами. Воины были, как на подбор, русоволосые и сероглазые, в возрасте от двадцати до сорока, крепкие, широкоплечие. Босые, в одних холщовых штанах. Гибкие загорелые тела бугрились мышцами. Двигались они легко, будто танцуя, ловко орудуя внушительными мечами. Блин! Это было чертовски красиво! Парни заприметили нас и закружились в своем опасном танце еще быстрее. Да-а, если б мне и впрямь было восемнадцать, я бы в кого-нибудь влюбилась. Но под красивой и юной внешностью пряталась мудрая пятидесятилетняя женщина в меру добродетельная, в меру циничная, в меру разочарованная. Так что любовалась я этими красавцами абсолютно платонически.

Среди них выделялся один воин. Во-первых, он был выше всех на полголовы, во-вторых, он был благородно-рыжей масти и зеленоглазый, в-третьих, даже среди этих атлетов выделялся статью и мастерством. Казалось, он не касался земли вообще — он стлался над ней. В его движениях было много звериной пластики, он двигался с обманчивой грациозной ленцой, как сытая, но очень опасная пантера, с неуловимой быстротой вдруг оказываясь в шаге от того места, где только что находился. Насколько Стоян был бы неприметен в толпе, настолько этот в любой толпе выделялся бы сразу — такой броской внешностью наградила его природа. Было ему лет около тридцати, так что как мужчина он меня не заинтересовал. Но не залюбоваться им я не могла.

— Кто это? — я толкнула Вереска в бок, старательно кося глазом на рыжеволосого.

Я чуть не окосела, чтобы не показать на прямую, кто меня интересует, а этот олух объявил на всю площадку с великой гордостью, будто это его собственная заслуга:

— Этот? Рысь! Он — лучший воин! Правда, здорово бьется?

Рыжий, до сих пор нас не замечавший, услышал свое имя даже сквозь шум. Чуть повернулся, чтобы увидеть, кто это им интересуется, и резко остановил бой. Посмотрел на меня с непонятной враждебностью и напустился на Вереска:

— А ты почему не на разминке? И зачем привел сюда чужачку?

Да-да, он произнес это слово так, как будто плюнул мне под ноги! Ничего себе заявочка! Воины бросили тренировку и теперь смотрели на нас — кто с любопытством, кто с недоумением. С Вереска мигом слетело все его благодушие и веселость. И теперь рядом со мной стоял не мальчишка, но суровый воин. Оскорбленный воин.