Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона - Тереза Фигер

Мое детство. — Маленькие красивые битки. — Барабанщик швейцарцев. — Первое причастие. — Мой отъезд в Авиньон.

Мой отец, Пьер Фигёр, был сыном мельника из Понтуаза. Он женился на Клодине Виар из деревни Талмэ, что находится в шести льё^[1] от Дижона. У Клодины Виар в венах текла благородная кровь; ее мать была дочерью дворянина: я вспоминаю, как в детстве видела старинные дворянские грамоты, в которых он назывался сеньором де… и других мест, всего одиннадцати деревень. Моему отцу, хотя он и был крупным торговцем семенами в Эпинэ, рядом с Монморанси, пришлось преодолеть определенные сложности, чтобы добиться руки моей матери.

В момент моего рождения мать жила в Талмэ в своей семье. Поэтому я и получилась бургундкой, совсем как шевалье д’Эон,^[2] хотя должна была бы появиться на свет в Эпинэ, в городе, где проказничал в это время в лавке родителей ребенок, который станет потом маршалом Мэзоном;^[3] где сорок лет спустя выйдет из слесарной мастерской, унося с собой придуманные им и отлитые вручную орудия, господин Мюло,^[4] который прославится тем, что пророет знаменитый Гренельский колодец.

Моя бедная мать умерла, произведя меня на свет, 17 января 1774 года. Таким образом, я была из тех детей, которые никогда не говорили нежно слово «мама», более того, я даже была из числа еще более несчастных, вынужденных называть «мамой» постороннюю женщину (мой отец снова женился через несколько лет).

Его второй женой была мельничиха из Жибе, что находится между Рюэйем и Нантерром. Мы жили на мельнице. Я искренне сожалела о конфетах мадемуазель Бертен, королевской модистки, о ее красивом доме и саде в Эпинэ, где я проводила время, обласканная ею, где аббат Латтеньян объявил, слегка похлопав меня по щеке, что я буду очень умной, когда подрасту.

Главное воспоминание, которое я сохранила о своей мачехе, состояло в том, что она совсем не обладала таким качеством, как трезвость. Возможно, у нее еще было и несколько более серьезных недостатков, так как мир в семье продолжался недолго. Мой отец оставил веселую мельничиху один на один с бутылкой, а сам арендовал мельницу в Шоффуре, рядом с Сен-Дени.

Мне было примерно девять лет, когда смерть забрала его у меня. Таким образом, я стала полной сиротой, без отца и без матери, одной во всем мире. На момент смерти моей матери опись того, чем обладал мой отец, увеличилась до сорока тысяч ливров,^[5] по тем временам это была хорошая сумма; но его дела пошли неважно после второго брака. Мой опекун Пьер Ледрю, булочник из Монморанси, рассказывал об этом, и это меня не слишком испугало, уверяю вас. Моя мачеха не хотела и слышать обо мне, а мой опекун не мог разместить меня у себя; тогда месье Лефевр, мельник из Копена, что неподалеку от Шоффура, забрал меня к себе.

Я была поистине дьяволенком, обожавшим отцовских лошадей и изводившим мальчика, водившего их на водопой, чтобы он посадил меня у себя за спиной. Я умела кричать «Но!» и «Пру!», умела свистеть, умела швыряться камнями. Один военный, драгун, который часто заходил к моему отцу, подружился со мной и стал называть меня своей женушкой. А я называла его своим мужем и обожала надевать его каску себе на голову. Однажды, когда он поссорился с другим военным и они вышли, угрожая друг другу, я побежала за ними, заявилась на место предполагаемого боя, на поле спаржи; схватила руками их вынутые сабли; короче, я сделала так, что два противника обнялись, а мой «муж» взял меня, совершенно счастливую, на руки. Это было первым проявлением моего драгунского призвания. Небрежное отношение к деньгам имело к этому неменьшее отношение. За некоторое время до смерти мой отец дал мне небольшую свинцовую копилку, которую я приняла с благоговением. Позже из любопытства я проверила ее содержимое. Там находилось несколько больших белых монет, которые я переложила в свой фартук. Мне показалось, что они отлично подходят, чтобы быть битками для игры в классики на площади перед церковью. Первая белая монета, которую я достала взамен обычного камня, восхитила моих товарищей, а вскоре и алчность некоторых из их матерей. Тут же нашлись милостивые души, предложившие мне поменять каждую из моих шестиливровых экю на великолепное новенькое су.^[6] Я, добрый ребенок, маленькая девочка, имевшая свои представления о жизни, не замедлила принять такое «заманчивое» предложение.