Михаил Орлов - Александр Бондаренко

28 июня 1762 года в истории государства Российского случился очередной внезапный поворот. Всё началось в Петергофе, летней резиденции российских императоров.

Было раннее утро, только-только завершившее короткую белую ночь, но с разных концов прекрасного Петергофского парка уже доносились громкие птичьи голоса, а яркое и пока ещё холодное солнце просвечивало сквозь чуть качающуюся резную листву клёнов, вспыхивало на каплях покрывающей траву росы, обещая день тихий, погожий и безоблачный… В идиллическую картину эту никак не вписывался рослый сержант лейб-гвардии Преображенского полка, спешивший по пустынной боковой аллее к небольшому павильону, расположенному близ Монплезира, бывшего некогда любимым дворцом Петра Великого. Сержант этот казался единственной живой душой во всём огромном парке — не только по причине столь раннего часа, но и потому, что двор императора Петра III тогда пребывал в Ораниенбауме, в восьми верстах от Петергофа.

На обезображенном шрамом лице преображенца читались тревога и решительность, мундир его был запылён, но вряд ли кто мог себе представить, что этот человек является предвестником той грозы, что в ближайшие несколько часов разразится в Санкт-Петербурге и его пригородах, прокатится по всей России, а затем отзовётся в Европе. Уверенно сержант прошёл в одну из комнат павильона и, без стука открыв дверь, остановился на пороге: «Государыня! Пассек^[1] арестован! Не теряйте ни минуты, спешите!»

Молча выслушав принесённое им опасное известие, молодая женщина, лежавшая на кровати под балдахином, приподнялась на подушке и прямо взглянула на вошедшего — в глазах её было больше злой решимости и даже азарта, нежели испуга. Не дожидаясь ответа, сержант по-военному резко наклонил голову, прищёлкнув каблуками, чётко повернулся налево кругом (так именовался тогда этот строевой приём) и стремительно вышел из комнаты.

Через несколько минут жена императора Петра Фёдоровича императрица Екатерина Алексеевна, сопровождаемая одной лишь своей горничной, спустилась по крыльцу в пустоту парка. Ей не пришлось ждать — почти сразу к дверям павильона с грохотом подкатил экипаж, запряжённый цугом, четырьмя парами лошадей.

«Вот ваша карета!» — крикнул тот же Преображенский сержант, спрыгивая с козел и открывая дверцу. Буквально через минуту Екатерина Алексеевна, заняв место в экипаже, мчалась по направлению к Санкт-Петербургу. Сержант стоял на запятках, пряча лицо от ударов встречного ветра, и истово молился: «Господи, пронеси! Не дай погибнуть…» Если его спутнице давно уже грозило заточение в монастырь или позорное изгнание из страны, то ему в случае неудачи путь был только один — на плаху.

Открытую коляску, стремительно приближавшуюся со стороны столицы, императрица и сержант заметили одновременно. Испуг и волнение, с которыми каждый из них вглядывался в правившего этой коляской человека, сменились радостью, когда удалось разглядеть его зелёный артиллерийский кафтан. Тем временем мчавшийся им навстречу офицер натянул вожжи, останавливая и поворачивая лошадей, крикнул: «Всё готово!», после чего сразу же пустил свою тройку в обратную сторону. Карета поспешала за ним, и бешеная эта гонка продолжалась до самой слободы лейб-гвардии Измайловского полка…

Так начинался дворцовый переворот 28 июня 1762 года.

Сержанта лейб-гвардии Преображенского полка звали Алексеем Григорьевичем Орловым. Вечером того же дня он станет генерал-майором, а через несколько дней, вместе со всеми своими братьями, будет возведён в графское достоинство. Именно этот человек являлся истинной душой заговора. Капитан артиллерии был его братом — Григорием Григорьевичем Орловым, любовником императрицы, также сразу произведённым в генерал-майоры и действительные камергеры и назначенным генерал-адъютантом. Но всё это было только началом возвышения!

«Попали в честь тогда Орловы…» — напишет почти 60 лет спустя после изложенных нами событий Александр Сергеевич Пушкин. К тому времени так называемый «золотой век Екатерины» давно уже закончится и все его герои, все активные действующие лица той эпохи, уйдут в прошлое.

Герои ушли, но остались их потомки, и наш рассказ будет об одном из них. Предшествующие же события и людей той эпохи мы должны вспомнить лишь постольку, поскольку без них ничего последующего не было бы…