Жена комиссара - Светлана Шахова

– Здравствуйте, что вам нужно? – мягко спросила по-польски.

За два года жизни в Бресте Елизавета научилась хорошо понимать и даже говорить на их языке. Представившись, она без труда объяснила, что ищет любую работу за еду.

Глаза хозяйки засветились. Деликатно взяв за руку и увлекая за собой, она радостно заговорила:

– Зовите меня пани Фальковской. И да, пани Лиза, нам очень нужна работница! Хозяйство большое, ещё трое детей. Сама я всё не успеваю.

«Не удивительно!» – думала Елизавета, обходя просторные, светлые комнаты, со вкусом обставленные припорошённой пылью дорогой мебелью: высокими шкафами, мягкими креслами, дубовыми столами и стульями.

В спальнях подметила, что огромные подушки, венчающие кровати с высокими пуховыми перинами, стоят не слишком ровно. «Ну, я им тут наведу порядок. Только бы взяли», – подумала она, искренне желая оказаться полезной.

– Здесь надо будет убирать, – завершая обход, сказала пани Фальковская и, кивнув на нежно-розовые занавески, струящиеся до пола, добавила: – А ещё стирать бельё.

На пути домой Елизавете казалось, что она не бежит, а летит, слегка касаясь ногами мёрзлой земли.

– Слава тебе, Господи, живы! – беспрестанно шептали губы. – Дай, Бог, здоровья пани Фальковской и её семье.

С того дня она уходила спозаранок, чтобы вернуться, пока дети не проснулись. Двух часов вполне хватало на уборку, но делала всё на совесть – с детства не любила нареканий.

По всему было видно, что добродушную и хорошо воспитанную хозяйку дома радует такая помощница.

– Пани Лиза, никто, кроме вас, не может так ровно застелить кровать, – часто повторяла та, проводя ладонью по накрахмаленному кружевному уголку, накинутому на взбитые подушки.

Как-то, собравшись на работу, Елизавета распахнула дверь и остановилась в изумлении. Прямо с порога далеко вокруг стелилось тонкое белоснежное покрывало. Она глубоко вдохнула, глотнув морозной свежести, и заспешила по хрустящему снежку, благодаря Бога, что дети наконец-то перестали голодать.

Войдя в хозяйский дом, удовлетворённо подумала: «От каждодневной уборки всё сияет чистотой. Теперь можно выполнять работы не враз, а по графику», – и принялась за стирку.

Справившись быстрее обычного, уже собиралась домой, как из прихожей донеслось:

– Боже ж ты мой! Да как же так можно-то, дитятко! Босиком да по снегу!

Елизавета бросилась из прачечной. В коридоре столкнулась с пани Фальковской. Та несла на руках босую, одетую в один лишь сарафан Арину.

– Быстрее грейте воду, пани Лиза! – распорядилась хозяйка; сама же быстро закутала ребёнка в одеяло и принялась растирать пятки.

Подоспела Елизавета с тазом. Окунув ноги дочери в горячую воду с сухой горчицей, запричитала:

– Аринушка, как же тебя угораздило голой на улицу выбежать?

– Мама, я проснулась, а вас нет… Я напугалась, – принялась сбивчиво оправдываться та, растерянно озираясь, будто не понимала, с чего поднялся такой шум. – Решила за вами пойти. Дверь открыла, а там снег… и следы. Я подумала: что ж теперь не ходить, что ли, раз снег? Вот и побежала за вами.

Пани Фальковская, покачав головой, удалилась. Вскоре из кухни потянуло жареным, а ещё через некоторое время хозяйка вернулась с большой тарелкой. Арина, всё ещё замотанная в одеяло, полусидела на диване, как бабочка, с наполовину торчащей из кокона головой.

Пани Фальковская устроилась рядом и принялась кормить её блестящей от масла картошкой с тефтельками. К чаю дала конфету. Всё это Арина поглощала почти не жуя, неотрывно глядя на сервант, где сидела невиданной красоты кукла в юбке-пачке. Казалось, что сто́ит попросить, и добрая пани, не задумываясь, отдаст игрушку. Но Арина не попросила. Вместо куклы её просто тепло одели и обули. При этом она никак не могла взять в толк, чему так радуется мама.

– Пани Лиза, а давайте-ка я возьму вашу старшую дочку в няньки, – неожиданно предложила хозяйка, провожая до порога, – Тадеушу годик исполнился, скоро на ножки встанет, за ним нужен глаз да глаз.

***

Приближался Новый год. Явившись на работу, Елизавета застала хозяйку в сильном возбуждении. Та со страдальчески воспалёнными глазами ходила взад-вперёд по комнате, теребя носовой платок.

– Что стряслось, пани Фальковская?

– Облавы, расправы, пани Лиза. Постоянно облавы и расправы, – зашептала та.

– На поляков?! – удивилась Елизавета.

– Слава Богу, нет. Мы ведь покорились… Но эти бедные евреи! Мало того что им сделали ничтожные нормы продуктов по карточкам, так и просто со свету сживают, – она всхлипнула, промокнула платком уголки глаз. – Вчера я наведалась к Вуйчикам, что на другой улице. Сидим с Майей, за жизнь разговариваем. Вдруг слышим рёв мотоциклов, крики неподалёку. Она схватилась, побежала за сыночком – тот уходил погулять с друзьями. Я – к окну. Смотрю, немцы из дома напротив людей выгоняют: старика, женщин… Автоматами в спины тычут, орут: «Где ещё одна?! Отвечайте, еврейские свиньи!». Тут верзила показался. Волочёт за волосы дивчину и злобно так своим: «Думала, мразь, что в печке её не найду!» Подтолкнул к остальным и давай из автомата строчить. Потом позапрыгивали на мотоциклы, умчались.

Пани Фальковская затряслась всем телом, уткнулась лицом Елизавете в плечо. Дождавшись, пока та успокоится, Елизавета спросила:

– А что с пани Вучик и сыном?

– Сильно боялась, как бы под огонь не попали. Жду, а их всё нет и нет. Но всё же вернулись. У соседей переждали, там, где дети играли. Майя говорит, боялись нос из дома высунуть. А ещё… что очередную еврейскую семью расстреливать будут… Несчастные евреи! В какие только щели ни забиваются, всё равно эти звери их находят… Пани Лиза, никому двери не отпирайте! Берегите деток!

– У нас в роду евреев нет. А если задумают советских изводить, замки не помогут, – задумчиво проговорила Елизавета…

Когда новогодним утром раздался настойчивый стук в дверь, те слова пани Фальковской вспышкой прорезали память. Сжавшись от испуга, Елизавета осознала, что дома из взрослых одна. Соседки в праздничную ночь отправились куда-то вместе с детьми и до сих пор не вернулись.

Поначалу она усомнилась, стоит ли открывать. Но, заперев детей в комнате, всё же пошла. Приоткрыла дверь. На крыльце стоял человек в красном колпаке и длинном пальто, украшенном бумажными снежинками. На лице вместо усов и бороды кудрявилась мочалка.

– Есть ли в доме деточки? – скидывая с плеча мешок, громко проговорил гость, в деланно низком голосе которого слышалась женщина.

Ряженная приблизилась и прошептала в лицо:

– Советские?

Елизавета кивнула.

– Я учитель. Местная партийная ячейка выявляет своих. Вот, насобирали одежды, брошенной беженцами. Раздаём под праздник. Зовите ребятишек.

Елизавета впустила гостью в прихожую. Вывела детей.

– Мама, это кто? Я боюсь, – прячась за спину и цепляясь за подол юбки, пропищала Арина.

– Аринушка, не дрейфь. Это Чарный Петрусь. Дед