Исчисление ангелов - Грегори Киз

Петр неотрывно смотрел в окно, проделанное в полу его каюты, зачарованный красотой проплывающей под ним земли. Его поражало буквально все. Когда вдруг удавалось разглядеть тот или иной объект, от этого общая картина делалась узнаваемой. Особенно приковывали к себе внимание реки. К каждой живой реке обязательно примыкали две или три мертвые – эти заброшенные каналы представляли собой призрачное подобие рек, в которых то там, то здесь еще стояла вода, но в большей части русла осушили, перекопали и засеяли. Селения и поля тянулись вдоль воды и тоже напоминали своего рода каналы.

Он знал, что реки время от времени меняют свои русла, особенно после больших наводнений и сноса плотин. Но наблюдение этих картин с высоты заставляло понимать, что смена русла не просто некая случайность, а процесс, повторяющийся неизменно и регулярно с самого первого дня творения. Ему захотелось узнать, что же сталось со старыми городами, некогда располагавшимися вдоль этих мертвых рек. Исчезли люди вместе с городами или переселились на новые места? Он прищурился, размышляя, какой из всего этого можно сделать вывод.

«Вот где должна поработать научная мысль, – подумал он, – воздушные корабли открыли ворота в мир непознанного». Практической стороной дела могло бы стать составление новых карт, а с хорошими картами можно и войну легко выиграть, и границы правильно устанавливать, и торговые пути прокладывать. А с точки зрения познания чудесного, так здесь и вообще не существует пределов. Про себя он решил, что создаст отдельную коллегию философов, целью которых будет изучение Земли с воздуха. И он улыбнулся, представив исследовательский корабль, который он построит, и те уголки Земли, куда он отправится, – на самый край света, а возможно, и дальше. И в историю царь Петр войдет не просто как первый император России, но и как отец науки Нового времени.

Стук в дверь прервал его мечтания.

– Войдите, – сказал царь.

Дверь открылась, и вошел человек лет тридцати, с серыми глазами, его округлый, мягкий подбородок скрывала рыжеватая двухнедельная щетина.

– Входи, капитан Андроков, – тихо сказал Петр.

– Благодарю, господин капитан.

Петр уселся в кресло и указал на такое же напротив:

– Присаживайся.

Капитан Андроков сел, лицо его выражало беспокойство.

– Капитан, ты хорошо служил мне и России. Особенно я запомнил смелость, проявленную тобой в Пруссии.

– Благодарю вас, господин капитан.

– Я уверен, что ты любишь свою страну.

– Надеюсь, я не давал вам повода в этом сомневаться, господин капитан.

Петр почувствовал раздражение, и лицо его судорожно дернулось, отчего раздражение только усилилось. Как он ненавидел этот свой недостаток! Когда он вновь заговорил, голос его уже не был тихим и спокойным, как вначале:

– Так зачем же ты, Илья Михайлович Андроков, отпустил бороду?

Страх отразился на лице Андрокова: то ли вопрос царя его напугал, то ли его раздражение.

– Отвечай! – возвысил голос Петр.

– Господин капитан, священник говорит…

– Ах, священник говорит! А скажи-ка мне, Илья Михайлович, кто царь?

– Вы, господин капитан.

– Так кто стоит над всеми священниками и самим патриархом? Кому они подчиняются?

– Вам, сударь.

– Мне! И никому другому! – Петр ударил себя в грудь.

– И, господин капитан, простите меня… но еще Богу.

– Богу?! И ты что думаешь, что Всемогущему Богу есть дело до твоей бороды? Хм. Ты что, и в самом деле так думаешь? Ты что, жить без нее не можешь? Или Бог от тебя отвернется по причине отсутствия у тебя бороды?

Андроков совсем смешался:

– Сударь, так то ж старый русский обычай. А священник говорит, что мы должны держаться обычаев наших отцов и дедов.

– Патриарх, капитан, страдает оттого, что он не царь, а священники слезы горькие льют, что их в губернаторы не пожаловали. И вот когда ты слушаешься их и поступаешь так, как они тебе велят, то делаешься пешкой в их игре. Ты глупо себя ведешь. Все эти старые обычаи держат нас в темноте, на задворках Европы. И попам выгодно держать людей в темноте, потому что темными и забитыми куда как легче управлять.

Мышцы лица опять предательски дернулись, и он замолчал, чтобы вздохнуть поглубже.

– Послушай меня, дурачина, – снова заговорил Петр. – Ты думаешь, твоя борода – пустяк? Ты отпустил ее и тем самым просто выказал свое благочестие? Но это не так. Твоя борода сделала тебя моим врагом. Это Богу безразлично, есть у тебя борода или нет, а царю России это не безразлично. В моих глазах это означает, что ты вступил в сговор со староверами, которые до сих пор оплакивают стрельцов. Ну а стрельцов-то ты, конечно же, помнишь. Тоже мне, возомнили, что они лучше царя знают, как надо управлять страной. Неужели ты был совсем несмышленышем и не видел, как летели их отрубленные головы?

У Андрокова вконец сдали нервы, он потупился, не в силах выдержать взгляд царя.

– Видел, ваше величество, – пробормотал он. – Мой отец водил меня смотреть казнь.

– Ну, вот и хорошо. А теперь послушай меня, капитан Илья Михайлович, у меня есть к тебе вопрос поважнее предыдущего.

– Слушаю, господин капитан.

– В этом нет ничего страшного, – сказал Петр, кладя на стол кожаный футляр. Он открыл его, внутри лежала бритва. – Скажи мне, чего ты желаешь: жить и служить России или отправиться к стрельцам в ад?

Капитан расправил плечи и снова поднял глаза на Петра:

– Я не трус, господин капитан.

– Так я и не говорю, что ты трус. Я, кажется, спросил тебя совершенно о другом, вот и хочу на то, другое, услышать твой ответ.

Капитан помолчал, затем кивнул:

– Я ошибку совершил, господин капитан, простите мне мою бороду.

– Ну, хватит, – мрачно сказал Петр, поднимаясь с кресла. Андроков напряженно наблюдал, как царь взял в руки блестящее лезвие и направился к нему.

Петр был хорошим плотником, а вот цирюльником – увы, и к концу процедуры лезвие сделалось красным от крови. Петр отошел в сторону, полюбоваться плодами своего труда, на лице его отразилось удовлетворение. Порадовало его и то, что за все время бритья Андроков не издал ни единого звука.