Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

Далеко от Москвы и от Петербурга ему скакать. Трогательно подумать, что Миша увез туда, в неведомый ледяной мир, часть тепла дядюшкиной семьи. А гнездо жандармского генерала иногда теплей и уютней любого иного.

Простодушная Копьева плачет, просит:

– Ведь меня потом… никто не возьмет… Боже, боже… Ведь я ни в чем не виновата! Что я сделала?

– Вы виноваты жестоко, сударыня. Вы разрушаете основы нравственности общества! – жестко говорит начальник тайной полиции.

Лицо Дубельта наклонилось над столом, и он уставился на женщину плоской лысиной с седеющим бордюром вокруг. Было лицо, и теперь перед ней то же лицо, но без рта и глаз, с седыми бакенбардами.

Она ужаснулась и вскрикнула. Тогда вместо лысины опять поднялось лицо.

Дубельт подошел к ней:

– Бедная кошечка! Так тебе очень хочется за Фрейганга?

– Да-а… – слабо плачет она, подыскивая сочувствие и теперь уже хитря.

– Как бы мне хотелось тебя утешить…

Начальник тайной полиции, как и все его агенты, постоянно исчезает из дому по тайным служебным делам. Поэтому дома у них ничего не спрашивают. А если и спрашивают, где вы провели это время, то можно не отвечать.

Дубельт явился домой утром с тяжелой припухлостью щек и глаз. Он посмотрелся в зеркало, после того как крепостной парикмахер побрил его. Лицо так и не отошло.

Копьева, кажется, реваншировала! Теперь станет дворянкой, госпожой Фрейганг! Вот новая остзейка!

Все же прелесть секретной службы в том, что она секретна! Тут уж ничего не поделаешь! А Копьевой сказано, что будет поручено ей какое-то тайное дело государственной важности. Пусть ждет, дура!

Дубельт выехал на службу и через час принимал одного из своих сотрудников.

Человек этот был низок ростом и черноглаз, говорил с каким-то отвратительным акцентом, и генерал его недолюбливал, хотя и поощрял. У агента была греческая фамилия, но он уверял, что отец его – русский немец, а мать – гречанка.

– Подобную слежку надо пре-кра-тить! – сказал генерал, выслушав доклад. – За детьми министров нельзя посылать по следу филеров. Мало знать личности. Надо знать, о чем они говорят. Во Франции революция… Это не может не влиять на молодежь… Так еще раз, кто они?

– Баласогло – чиновник министерства иностранных дел. Петрашевский – также… Прочие, коих имена я имел честь выписать в донесении, – также, о чем я указываю…

– Позвольте! – перебил генерал. Он взял листок и прочитал.

– Возможно разветвление. Нити могут вести в провинцию, в гвардию, во флот…

– Они пьют? – спросил Дубельт.

– Пьют. Петрашевский вообще большой гуляка и весельчак.

Дубельт ныне на вершине славы. Сравнительно недавно агентами его отделения раскрыто в Киеве украинское Кирилло-Мефодиевское братство[101]. А теперь Французская революция обещает ему доходы и милости.

– Надо подослать солидного и одаренного человека. Коля Мордвинов! Сын сенатора! Моего родственника! А мы будем подсылать сыщиков к их крепостным и дворникам. Следить у подворотен? Найдите за любую плату личность, которой они открылись бы как равному.

– У нас в настоящее время такого лица не имеется…

– Не имеется?

Дубельту вообще все это не нравилось. Не может быть, чтобы чиновники подготавливали революцию. Ведь это ведомство Карла Васильевича! Боже мой! Вот если бы во флоте что-нибудь открылось – другое дело!

– Вы не первый раз докладываете мне об этом. Между тем все служащие по Министерству иностранных дел на хорошем счету. Объясните мне, на чем основано ваше упорство?

Человек с выпученными глазами чуть заметно смутился.

В свое время он явился к Баласогло и, познакомившись, несколько раз пытался его уговорить вступить в революционную организацию греков. Баласогло отвечал, что он русский и у него нет интересов в среде греков.

Правительство поощряло организацию греков, но за ними в то же время надо было следить. В случае необходимости, иногда из разных высших соображений, надо было выдавать некоторые секреты, а изредка и самих людей из этой организации турецким властям. Видя, что Баласогло никак в толк не возьмет, что от него хотят, агент решил идти ва-банк, предложил хорошие деньги и открылся.

Баласогло взял его за ворот, вытолкал из квартиры и изо всей силы пустил со второго этажа вниз по гнилой деревянной лестнице.

С тех пор, с упорством маньяка, агент преследовал Баласогло, следил за ним. Но Баласогло не имел ни одного приятеля, имеющего хотя бы какое-то отношение к греческой организации.

Попандопуло ответил Дубельту, что пытался вовлечь Баласогло и при этом заметил не только его уклончивость…

«Будь это не у Нессельроде!» – подумал генерал.

– Я думаю, что вряд ли возможен заговор в этом министерстве. Ведь, как это в нашей пословице говорится, «каков поп – таков и приход». Они хорошо воспитаны, дисциплинированы. И жалованье у них лучше.

– Осмелюсь возразить, ваше превосходительство, – заговорил Попандопуло, – что именно в этом министерстве… Они находятся на вершине знаний, ездят за границу и имеют связи со всем миром, читают бумаги и книги о том, что делается в мире, и от них невозможно скрыть то, что публике неизвестно, и поэтому они постепенно проникаются духом идей и становятся крамольниками.

– Моряки еще более крамольники. Они всюду путешествуют, общаются с иностранцами. Я думаю, скорее, в ведомстве князя Меншикова могут быть неблагонадежные личности. Тем более что сам он очень плохо настроен и шуточки его известны становятся всем. А эти шутки – дерзость… А каков поп – таков и приход, – повторил генерал. – Тем более был случай, когда моряки пили в иностранном порту за успех Французской республики! У Нессельроде есть молодцы-кутилы, моты отцовских капиталов. Но – благонадежные.

«Кажется, перехватил мой Попандопуло. Но как это получается, что у нас нет подходящего человека для засылки? А если возникнет заговор? И этих проверить надо. Сборище есть сборище. Надо, конечно, все узнать. Что там…»

Когда-то старшие и знающие дело персоны учили Дубельта, что следить надо за всеми без исключения, но главным образом за сколько-нибудь выдающимися личностями. Кстати, им всегда завидуют. При умении легко претензию завистника превратить в донос. А это уже создает вид патриотической деятельности. Как бы неловки и ленивы ни были подкупленные осведомители, но тут для них начинается дело приятное, светское и не требующее усилий.

Надо уметь показать некоторым личностям в обществе, что сама их профессия родит опасность. Они должны помнить, что могут в любое время быть сочтены внутренними врагами, а это и остережет их, и даст верное направление гуманитарным наукам, а также искусству. Есть непойманные, но невиновных нет. Вот чему учили! Черт знает, с ума сойти можно! Какой бред несли эти московского происхождения столбовые заплечных дел мастера. Остзейцев ругают, а они на дело смотрят проще.

Но теперь вообще дела идут лучше. Настало время полного господства Третьего отделения над обществом…

Это время потом вспоминалось пережившим его как школа долготерпения и мужества. Только последующие поколения не могли понять, что хорошего находят старики в этом былом всероссийском позоре.

И возглавлял эту школу – несчастная жертва славянского немцеедства Леня Дубельт, с государственной голубизной на груди и с лампасами на свиных ляжках.

На столе – цветы в тон жандармского мундира и тяжелая каменная доска с чернильницами.

– Нужны люди, равные им по развитию! Нет таких? Найдите… Купите и подошлите, как в киевский заговор. Подсылать надо солидных… Дворян.

– Нет-с…

– А тех, что уже куплены?

– Негодны.

– Почему?

– Теперь бунтует другое поколение. Это молодежь с положением и знаниями.

– Среди молодых желающих найдется еще больше. Они все без средств. Вы проверьте рублем их идеи. Они живо обнаружат другую сторону. Помните классическую истину: «Действовать надобно подкупательно!»[102]

– Это Пушкин…

– Как будто до него не знали! Старая истина, батенька! Вечная! А как с моряками?

– На суда, уходящие за границу, пытались, но ничего не получается. Морские офицеры с фанаберией, недолго думая, могут прикончить… Моряки росли все вместе и знают друг друга с детских лет. Но я сделаю все, все, чтобы исполнить желание вашего превосходительства…

– Ищите! Карл Васильевич тоже был моряк! Ничем они от других людей не отличаются!

Агент что-то каркнул со своим отвратительным акцентом, почтительно поклонился и ушел.

Дубельт озабоченно вздохнул.

«Надо искать заговоры! Может, как-то