Иешуа, сын человеческий - Геннадий Ананьев

Караван шагал все дальше и дальше на восток, побрякивая колоколами и колокольцами. В больших городах останавливались на несколько недель, где купцы вели меновую торговлю, а Иисус в это время проповедовал в еврейских общинах, в которые Иисуса вводил Самуил. Его везде встречали с распростертыми объятиями, и его слово об Иисусе сразу же создавало полную возможность для проповедования. А к вере праотцев почти во всех общинах, в каких побывал Иисус, относились более трепетно, нежели у нахорли: роспись суббот имелась и исполнялась точно, народу в синагогах собиралось изрядно, да и сами синагоги более обустроенные, иные даже под крышами со скамейками для женщин на антресолях.

Отчего такое разное отношение к традиционной религии, Иисус понял без труда: нахорли, выбрав райский уголок на земле массагетов, оказались отрезанным ломтем, ибо караванная дорога проходила довольно далеко, потому миссионеры из Иерусалима, какие часто хаживали с караванами, к нахорли почти не заглядывали. В городах же, стоявших на караванных путях общины, не теряли постоянной связи со своей исторической родиной, хотя первые, бежавшие из нее от ассирийских захватчиков почти девять веков назад, давно не имели о ней никакого представления. Да и вторая волна беженцев, пополнивших общины, оторвалась от родины более пяти веков назад. И даже оставшиеся от походов Александра Македонского хотя и внесли многое в укрепление национальной веры, но сами-то тоже более трех веков не бывали в Иерусалиме и понятие о Храме Господнем имели лишь по рассказам миссионеров.

Понявши это, Иисус определил, что здесь основной нажим в проповедях делать не на призывы к чувству гордости за принадлежность к народу избранному, не на сохранение веры в Саваофа (это у них не истончилось за долгие века оторванности от Земли обетованной), а смелее проводить идею Царства Божьего на Земле для всех с важной ролью в этом великом свершении народа избранного, и проповедовать глубинный смысл идей свободы, равенства и братства.

Не так уж гладко проходили его проповеди в синагогах, не безмолвно слушали Иисуса, особенно перворядные, что ему остро напоминало о субботах в родной Галилеи и придавало силы для смелой полемики с сомневавшимися.

— Что лучше? — спрашивал он. — Отбиваться от жрецов индуизма, джайнаизма, буддизма, зароастризма, которые всеми силами пытаются увести от вас заблудших сородичей ваших, либо наступать, самим захватывая новые и новые высоты, втягивая в свою веру, веру в Единого, все новые и новые души заманчивым словом о Царстве Божьем на земле для всех, о вере любви и братства, о душевной свободе и свободе телесной, становясь пастырями новообращенных?

Ему отвечали:

— Но Господь Бог наш не заключал завета со всеми народами, он взял под мышцу свою только избранный им народ. Не станем ли мы отступниками от завета?

Он отвечал с улыбкой. Обворожительно мягкой:

— Разве пастух, пасущий своих овец, становится овцой? Он добр, он — заботлив, но он над ними. Он — пастух! Пастырь!

Это действовало. Но слово, сказанное пусть даже не единожды, со временем забудется. Иисус же не имел возможности задерживаться надолго, чтобы окончательно приобщить сородичей к своей вере, ибо каравану нужно идти вперед, поэтому он советовал всем общинам, не медля ни дня, направлять под видом паломников самых праведных и разумных в Иерусалим, где отыскать общину апостолов во главе с Иаковом и выпросить постоянного для себя проповедника.

Рекомендовал он, если кому путь в Иерусалим казался слишком долгим, Эдессу, где проповедовал апостол Фома. Он вполне понимал, что посеянное им на пути каравана, не все взойдет, но верил, что какая-то часть непременно взойдет и, набрав силу, станет устойчивой основой будущего. Зазвучит тогда Глагол Божий не только в Палестине, найдет он своих слушателей, понявших глубинный его смысл, как на Западе, так и на Востоке.

Если же быть предельно честным, он сам хотел с посохом в руке исходить всю землю, неся живой Глагол Божий, он частенько долгими ночами мечтал об этом, он даже делился этим сокровенным с Марией, но та всякий раз окунала его в реальность:

— Ты отстанешь от каравана, отстану и я с тобой, а что предпримут посланные с тобой Сарманскими братьями соглядатаи? Сможем ли мы долго укрываться от них? Тогда уж точно — смерть твоя! И моя тоже.

— Нет-нет! — горячо восклицал Иисус. — Я не свершу ничего, что повредит нашей любви! Мы будем жить! — И добавлял неизменно: — Слова мои понесут апостолы по всем народам, а я через Фому стану направлять их, если они начнут сбиваться с верного пути.

Мечтать, однако, никому не возбраняется, и Иисус продолжал мечтать вопреки обещаниям Марии.