Сталинские маршалы в жерновах политики - Юрий Рубцов

Для Рокоссовского бездеятельность была невыносима. Поэтому главным его делом теперь стала книга воспоминаний. Писалась она, по воспоминаниям близких, трудно, а подчас и мучительно. Как и другие военачальники, взявшиеся за перо, Константин Константинович столкнулся с необходимостью считаться с политической конъюнктурой. Недаром с горечью делился он с А.Е. Головановым: «Мы свое дело сделали, и сейчас мы не только не нужны, но даже мешаем тем, кому хочется по-своему изобразить войну».

Когда рукопись вчерне была готова, естественно, встал вопрос о названии. Маршал деликатно, но твердо отклонил десятка два вариантов, показавшихся ему излишне пафосными, выспренними, и остановился на том, который лег на обложку книги, — «Солдатский долг».

Всю жизнь этот долг заключался для него в том, чтобы воевать лучше противника и побеждать его. Ему удалось сказать свое неповторимое слово в военном искусстве, выработать свой неповторимый полководческий почерк.

Однако по ряду причин и политического, и военно-научного характера изучение полководческого искусства Рокоссовского, как, впрочем, и большинства других советских полководцев, по-настоящему не осуществлено до сих пор. Многое, увы, упущено безвозвратно за шесть десятков лет, минувших после Победы. И все же было бы несправедливым проигнорировать плодотворные попытки раскрыть особенности его полководческого почерка.

Начать с того, какие факторы и лица оказались определяющими в формировании профессионального уровня Рокоссовского?

Командарм 65-й армии генерал армии П.И. Батов, с 1942 г. воевавший под началом Рокоссовского, обратил внимание на след, который оставила «продолжительная служба Константина Константиновича в коннице Красной армии». Причем это выражалось как в узком смысле — умелом использовании подчиненных ему кавалерийских корпусов генералов Л.М. Доватора, В.В. Крюкова, М.П. Константинова и И.А. Плиева в Московской битве, при освобождении левобережной части Днепра, в Белорусской операции и при освобождении Польши, так и в смысле широком. Именно с опытом кавалерийского начальника Батов, на наш взгляд, обоснованно связывал такие полководческие качества Рокоссовского, как «привязанность к активным и неожиданным для противника действиям», динамизм, искусное применение маневра, рациональное использование резервов^[282].

Генерал армии Д.Д. Лелюшенко, может быть, первым связал рост полководческого мастерства Рокоссовского с положительным влиянием Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, указав на конкретные качества полководца — «умение учитывать при принятии решения условия местности, время года и суток, сильные и слабые стороны противника, а также наиболее рационально использовать имеющиеся силы и средства, нанося удары там, где враг их не ожидал»^[283].

Наконец, современный исследователь генерал армии М.А. Гареев в качестве главной отличительной черты полководческого таланта Рокоссовского называет «удивительную способность глубоко и всесторонне проникать каждый раз в суть конкретно сложившейся обстановки за противника, свои войска, условий местности и других условий и, исходя из этого, находить соответствующие решения и действия»^[284].

Своеобразие полководческого почерка маршала, без сомнения, предопределялось его незаурядными личными качествами. Тот же П.И. Батов отмечал, что «редкая личная храбрость, необыкновенное человеческое обаяние удачно сочетались в нем с творческим и трезвым умом, энергией, решительностью, требовательностью».

Следует признать заблуждением довольно распространенное мнение, будто Рокоссовский отличался чрезмерной мягкостью и чуть ли не застенчивостью. В том-то и секрет именно ему присущего полководческого стиля: такт и внимание к окружающим Константин Константинович, как никто другой, удачно сочетал с требовательностью, взыскательностью и волевым напором. Стоит напомнить один из его приказов еще в бытность в начале 1930-х гг. командиром 15-й Отдельной Кубанской кавалерийской дивизии: «Обращая внимание всего начсостава на решительное искоренение случаев грубости и нетактичности по отношению к подчиненным, одновременно обращаю внимание и на недопустимость каких-либо послаблений воинской требовательности к подчиненным. Командир должен быть требовательным, настойчивым и решительно, до конца проводящим свою волю, направленную на укрепление боеспособности армии» ^[285].

С годами характер полководца лишь обретал дополнительную крепость. Об этом свидетельствовал случай, происшедший в ходе Восточно-Прусской операции. Командование 50-й армии упустило из виду момент, когда на сопредельной стороне противник снял и перебросил на другой участок фронта часть сил. Это потребовало от командования фронтом преждевременного ввода в бой соседней армии. Самой же 50-й армии пришлось форсированно догонять врага. Рокоссовский, хотя и ценил былые доблести заслуженного военачальника, каким был генерал-полковник И.В. Болдин, за такое упущение все же снял его с должности командарма.

С несвойственной ему в обычной обстановке резкостью он пресекал панику, дезорганизующую войска и обрекавшую их на заведомое поражение. «Всех, замеченных в проявлении трусости и паникерстве, взять под особое наблюдение, а в необходимых случаях, определяемых обстановкой, применять к ним все меры пресечения… вплоть до расстрела на месте», — такое категорическое требование встречаем в его приказе войскам Брянского фронта^[286].

Вместе с тем, по единодушному признанию знавших его, одной из прекрасных черт К.К. Рокоссовского было то, что он, как писал П.И. Батов, «в самых сложных условиях не только умел оценить полезную инициативу подчиненных, но и вызывал ее своей энергией, требовательностью и человеческим обхождением с людьми».

С этой точки зрения трудно согласиться с приводимым в литературе категоричным мнением генерала армии А.В. Горбатова о том, что командующий фронтом таки свел с ним личные счеты за жалобу в Ставку ВГК, когда представлял в Москву наградные материалы по итогам битвы за Днепр^[287]. К такому выводу генерал, если верно переданы его слова, пришел на основании того, что и возглавляемая им армия, и он сам были якобы обделены наградами и почестями за форсирование Днепра и освобождение Минска. Но эти резоны, как представляется, не выдерживают серьезной критики: представления к наградам действительно подписывались Рокоссовским, но решение принималось Сталиным. И кто знает, по каким соображениям он решил не награждать командующего 3-й армией за форсирование Днепра? Известно, например, что в свое время не был отмечен государственной наградой за победу под Москвой Г.К. Жуков. Так что возлагать всю ответственность на Рокоссовского, вероятно, оснований нет. Да и очень уж выпадает этот случай из всего того, что известно об отношении полководца к подчиненным.