Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Крозье записал, что британские офицеры были склонны «приканчивать раненых спортивными ружьями» и отрезать конечности мертвых ради ручных и ножных браслетов. «Сильный удар с плеча, еще один-два удара — и все сделано»^[1190]. В качестве начинающего секретаря от либералов в Министерстве по делам колоний в 1906 г., Уинстон Черчилль с иронией комментировал так называемую «пацификацию» Лугардом севера Нигерии: «Все предприятие будет неправильно представлено лицами, незнакомыми с имперской терминологией, как убийство местных жителей и кража их земель»^[1191].

Лорд Солсбери скорее позабавился бы, чем был бы шокирован этим замечанием, поскольку считал: живущим нациям судьбой предначертано занять место умирающих. Но его министр по делам колоний Джозеф Чемберлен, хотя и был жестким и резким, словно винты, которые он когда-то производил, более позитивно взглянул на имперское предприятие. Его целью было распространение цивилизации и коммерции за границей, чтобы увеличивалось процветание и проводились социальные реформы на родине.

Как и Роде, Чемберлен верил, что империализм — это «вопрос хлеба с маслом»^[1192]. Обеспечивая рынки, сырье и выходы для излишков населения, колонии уменьшат трудности и вынут жало из социализма в Британии.

Никто не продвигал коммерческое дело империи с большей энергией и блеском, чем Чемберлен. Это стало переделанной версией радикального евангелия, которое он проповедовал и практиковал, будучи мэром Бирмингема в 1870-е гг. Такая деятельность привлекла соответствующие недоброжелательные замечания и нелестные отзывы. «Панч» едко шутил: «Чем больше расширяется империя, тем больше контрактов у Чемберлена»^[1193]. И эту шутку запомнили надолго.

Либерал Джон Морли говорил об империализме Чемберлена, как об «убийстве людей, потому что это хорошо для торговли»^[1194].

Другие смотрели на Чемберлена, как на политического Люцифера, они заявляли, что чувствуют запах серы при любом упоминании его имени. Однако «тори» были рады получить в союзники государственного деятеля, который, как сказал Уинстон Черчилль, делает погоду. Кузен Бланта Джордж Уиндем ценил его, как «великолепный образец смелого, нещепетильного интригана, какого никогда не видела наша политика»^[1195]. Племянник Солсбери Артур Бальфур особенно восхищался Чемберленом, когда тот «пускал кровь, прижатый спиной к стене; тогда его плохой вкус был менее заметен»^[1196].

Утонченные личности относились к Чемберлену с пренебрежением. Его вульгарное происхождение плохо скрывали модные костюмы, пошитые хорошим портным, а также монокль и орхидея. Г.Г. Эсквит, будущий премьер-министр, говорил, что у него манеры кондуктора дилижанса, а язык — барочника. Беатрис Поттер (в дальнейшем Уэбб), которая была влюблена в Чемберлена, отмечала после посещения его дома, что «там все сделано с большим вкусом, но это плохой вкус»^[1197].

Вульгарность чувствовалась и в его ничего не выражающем лице, в прилизанных черных волосах, длинном носе, которым он будто что-то вынюхивал. Солсбери прозвал своего министра по делам колоний «кокни»^[1198]. На самом деле, между Хатфилд-хаусом и городской ратушей Бирмингема наблюдался «терпеливый, тонкий антагонизм»^[1199]. Но несгибаемый и крайне консервативный аристократ эксплуатировал уникальную общественную привлекательность и притягательную силу прогрессивного трибуна. Он использовал личность Чемберлена, похожего на Свенгали. [Свенгали — зловещий гипнотизер, герой романа «Трильби» Джорджа дю Морье. — Прим. перев.] Об этом очень живописно говорил Лугард, заявляя: «Когда Чемберлен прищуривается за очками, ты чувствуешь, будто тебя сейчас тщательно исследуют до самого костного мозга»^[1200].