Андрей Тарковский. Сны и явь о доме - Виктор Филимонов

Письмо президенту написано. Послано письмо и папе Войтыле, ожидается встреча с ним.

Послание Пертини (25 января 1983 года) — это просьба об «авторитетном вмешательстве» , которое сможет хотя бы «временно облегчить положение» режиссера. Нет, он не диссидент, заверяет Андрей Арсеньевич, его политическая репутация в СССР может считаться «благонадежной»^[223]. Он более двадцати лет работает на благо советского кино, хотя удалось сделать «всего лишь пять картин», поскольку все это авторские картины, а не заказанные руководством советского кинематографа. Тарковский в очередной раз перечисляет обиды, нанесенные ему чиновниками от кино, и главное — снимать кино в своей стране становится для него все труднее. Несмотря на признание за рубежом, у себя в отечестве он не получил ни одной награды. Его фильмы продавали в прокат на Запад, но он ничего не имел от этих продаж. Не может он дать положительный ответ и на многочисленные предложения работы из-за рубежа, если они не санкционированы руководством советского кинематографа.

Тарковский рисует невеселое собственное будущее и будущее своей «Ностальгии», поскольку фильм могут не дать закончить, отозвав режиссера в Москву, где он надолго останется без работы. Описывает он и положение своей семьи, детей, оставшихся на руках у престарелой и больной тещи. Его сын Андрей «практически остается в Москве заложником», потому что власти запретили взять его в Италию.

«Надеюсь, мне удалось описать Вам, ныне нахожусь. В Италии у меня реальные возможности продолжать профессиональную работу. Меня просят поставить, в муниципальном театре Флоренции. У меня есть новые кинопроекты, к примеру экранизация “Гамлета”, которая всегда была моей сокровенной мечтой. РАИ и Экспериментальный киноцентр в Рыме также готовят мне предложения. Но, главное, итальянские друзья предоставляют мне возможность организовать школу повышения квалификации для профессионалов кино — режиссеров, сценаристов, операторов, монтажеров. Эта инициатива могла бы быть очень полезной как для итальянского, так и для европейского кинематографа в целом…»

Тарковский просит Пертини обратиться к Андропову с просьбой о продлении срока его пребывания в Италии до двух или трех лет и о приглашении его семьи, чтобы им было дозво­лено выехать в Рим на тот же срок.

Содержание этого письма в той или иной форме уже звучало в других посланиях другим «значительным лицам» и будет еще не раз звучать в течение последующей жизни Андрея Тарковского и его борьбы за право частного поступка — как творческого, так и бытового. Практические же результаты, как правило, будут несоизмеримы по своей малости с теми утратами, которые понесет художник в ходе этой борьбы.

В феврале директор «Мосфильма» вновь прилетает в Рим. Андрея по просьбе Сизова приглашают в посольство. Речь все о том же: надо ехать в Москву вместе с женой. Режиссер упорно сопротивляется. Во время двухчасовой приватной встречи Тарковский в который раз приводит уже знакомые аргументы много работы, каждый день на счету; Андрюша будет еще больше страдать, если оставить его через два-три после приезда; нет веры Ермашу.

В итоге Н. Т. Сизов соглашается. Настаивать на отъезде в Москву не будут, а срок пребывания Ларисы продлят с февраля до конца апреля. Расстаются дружески. Директор «Мосфильма» покидает Рим, прихватив очередную посылку: Анне Семеновне — лекарства, брюки – Андрюше. Но Николай Тимофеевич не знает, что в посылке есть еще и… кольцо, положенное под второе дно в коробочке из-под лекарств. Посылка с кольцом, к счастью, доходит благополучно. Теперь надо за него получить деньги…

Тарковский пытается обсудить с супругой все возможные варианты их дальнейшего существования, даже очень неблагоприятные. Не исключена, на его взгляд, и такая ситуация, когда нужно будет отсидеться, переждать, если не сразу удастся заключить контракт. Обсуждают вопрос о квартире, которую нужно подготовить, прежде чем кончится контракт с РАИ. Купить квартиру в центре Рима — дорого. Может быть, уехать до контракта, до начала работы куда-нибудь в деревню, где можно недорого жить?..

Получив указания от Тарковского, О. Суркова обратилась за помощью к писателю Владимиру Максимову (1930—1995), возглавлявшему самый крупный эмигрантский журнал «Континент». С ним Тарковский познакомился гораздо раньше — с легкой руки Кончаловского. Энергичный писатель не мешкая связался с Мстиславом Ростроповичем и Василием Аксеновым. Далее начались поиски работы дня Тарковского, ссылаясь на которую он мог бы просить продления визы для пребывания с семьей на Западе. Ольга Евгеньевна находилась в добрых отношениях с Анной-Леной Вибом, одним из ведущих продюсеров Шведского киноинститута. Тарковский согласился на этот канал поиска работы. После переговоров с коллегами и начальством Анна-Лена сообщила, что киноинститут заинтересовался перспективой сотрудничества с Тарковским. Вначале речь шла о новой, оригинальной постановке «Гамлета».

В марте из Москвы прилетает Олег Янковский, привозит фотографии Тяпуса, Анны Семеновны и Дакуса. Привозит актер и вырезку из «Советской культуры» с материалами «обсуждения» кинематографистами «итогов и перспектив развития советского кино», вышедшими по следам расширенного заседания коллегии Госкино СССР. После прочтения у режиссера складывается твердое убеждение, что не будет для него больше никакой возможности «сделать то, что должно еще делать» .

Все это время Тарковский жалуется на пугающие боли в сердце.

Минул второй день рождения, который он встречает в Италии и он вновь убеждает себя отважиться на решительный шаг — жить по-новому. Ведь он все время на нервах, не может найти «правильной линии поведения», а главное – страх и еще раз страз. Но как это по-новому? Кажется, что его уж слишком тяготит груз житейских забот и он хочет отринуть все это, уйти целиком в творчество.

22 мая Андрей и Лариса возвращаются с Каннского валя, где «Ностальгия» получила ряд авторитетных призов. За три дня до возвращения в Рим режиссер отправляет Ф Ермашу письмо на тему фестивальной борьбы С. Ф. Бондарчука, бывшего в составе жюри, с «Ностальгией» и дальнейшей ее судьбы. Послание завершается следующими словами. «…Завтра я возвращаюсь в Рим собирать чемоданы…»

На самом же деле ни о каких чемоданах никто не помышляет. Семья думает о приобретении дома. 24 мая Тарковский отравляется с этой целью в Сан-Грегорио. Смотрят красивый но потрепанный временем родовой замок «принчипессы Бранкаччо» . У Андрея рождается мысль снять только часть замка – со спальней, гостиной и кабинетом для работы, хотя «страшновато — сплошной лабиринт, пыльный, запущенный», Сан-Грегорио — небольшой старинный городок, расположенный в гористой местности, всего в сорока километрах от Рима. Около двух тысяч жителей, занимающихся сельским хозяйством. Чудесные окрестные пейзажи, патриархальный уклад, узкие улочки, невысокие дома… С княгиней Бранкаччо Андрей знакомится на одной из встреч со зрителями. С ее помощью режиссер снимает в Сан-Грегорио небольшую квартиру в доме на виа Рома, а после долгих колебаний покупает принадлежащий княгине небольшой двухэтажный дом, требующий капитального ремонта. Андрей сам составляет чертежи перестройки приобретенного жилища. Но помимо денег требовалось разрешение архитектурно-пейзажного управления на запланированную перестройку…