Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

их. Но потом за делами и заботами приходил всё реже и реже. О кончине обоих узнал через чужие руки и сокрушался своим невниманием. Хотя, если признаться, мои визиты не доставляли им особой радости: во мне видели не удавшуюся партию для Лиленьки, что могла бы существенно повлиять на течение её жизни. Старики полагали, если бы состоялся наш брак, дочь не пошла бы на столь дерзкий и отчаянный шаг, ослушавшись их. То есть во мне видели вину.

– Вы не находите, сейчас история Лиленьки складывается из разрозненного в нечто целое? Но не бежала бы она, и мужа ослушавшись? Не уверен. От бывших соседей и нового хозяина усадьбы Верховских вышли сведения о переезде Лилии куда-то на Черкасские огороды. Мой товарищ упорно не бросал поисков. И однажды он раздобыл адрес дома, где проживала Лилия с ребенком. Но хозяйка того дома – одинокая старуха – почила, в дом её въехал дальний родственник из Мукачево. Родственник и соседи рассказали искавшему, что несколькими годами прежде старушке пришлось хоронить молодую жиличку. Но ни кладбища, где могила женщины, ни куда делся ребенок, никто назвать не мог. Как говорится, поиски зашли в тупик. У меня, само собой, мысль разыскать сына не пропала. При направлен командованием сперва в Читу, затем в Москву с секретными поручениями, мысль моя о поиске только укрепилась. От начальства я получил разрешение: в случае невозможности возвращения тем же путём в действующую армию, – выехать из России в любую страну. В Москву я ехал также за женой и сыном. Да, вот ещё дело у меня оставалось. Сослуживец Викентий Неренцев просил разыскать его дочь и вручить письмо.

– Что война? Скоро ли?

– Скоро.

– Каков исход?

– Гибель.

– Чья?

– Страны. Армии. Год, два, не более. Силы на исходе, выдыхается белая рать.

– Всё же сюда доходят известья о борьбе Дальнего Востока. И вот двумя неделями назад восстание в Кронштадте. Слыхали?

– Слышал. Жёстко подавлено. Последние силы средней России поднялись. По сведениям, чёрными мишенями шли по снегу, не прятались, отказались от белых саванов – особой отваги люди.

– От савана никому не отказаться.

– Прискорбно, но проиграем. Такое моё мнение.

– Как мы оказались там, где оказались?

– С молчаливого согласия большинства. Вышли немногие.

– Как известно, война закладывается силами разных людей задолго до её начала. Наверное, Вы должны задавать мне такой вопрос, а не я Вам. И всё же: что же дальше?

– Каждый пишет свою хронику. Что касается меня, пусть кружным путём, но доберусь в армию. Пусть в гибельное время, но вернусь. Пусть буду знать – последний день, а приму, что положено офицеру.

– Достойно. Видно, Вы человек чести. Но с кем же останется Толик? С мачехой? Я никогда не заставлял Толика называть меня отцом. Но внутри считал себя таковым.

– Какое злое слово, право, произнесено – мачеха. Между тем как женщина добра. У Толика есть родня в Польше, там Сиверсы издавна проживают. Мы обрусевшие поляки.

– И Польшу нынче терзают.

– Там не тревожнее, чем тут. Вы заметили, мы ходим по кругу. Отговариваем друг друга. От чего? От лучшей доли для мальчика? Между тем, неплохо бы спросить и самого ребёнка.

– Боюсь, он не потянется к чужому человеку.

– Я отец его. Я держал его на руках трёх дней от роду. Когда его мать сбежала…

– Она сбежала?

– Обманом. Подготовив всё, сбежала. Дата отъезда назначена, и мы оба её знаем. Ждем, считаем числа, продумываем мелочи. Я хлопочу, бегаю по городу, наношу визиты, отдаю поручения, прощаюсь со знакомыми. А потом забегаю домой, а дом на Биржевой пуст. Нет ни детской коляски, ни пеленок, ни её кофра и чемодана. Нет даже письма с объяснением! Нет и записки из пары слов. Представьте себе минуту осознания, когда становится неотвратимо ясно, что произошло и что самое худшее, чего ты не предполагал, но подспудно опасался, случилось и его невозможно избежать. Вам кажется, остались считанные минуты до отхода поезда, и вы не знаете, успеете ли вы к отправлению. Вы и не знаете, существуют ли на самом деле – те считанные минуты до. Я спускаюсь в парадное и узнаю, что двумя часами ранее г-же Верховской два местных кули погрузили вещи в экипаж. Я мчусь на станцию и узнаю, что часом ранее г-жа Лилия Верховская по билету отбыла первым классом в скором поезде на Москву.

– Вполне в характере Лилии!

– В моих силах догнать или просить снять её с поезда на следующей станции. Но устраивать погоню на потеху всей дороге я не собирался. Не выношу необъяснимых, нелогичных вещей. Просто взрываюсь, когда чего-то не могу понять. Искал записки, ждал телеграммы с дороги, ждал письма по приезду, через полгода, через год, через два. Ничего. Вычеркнут. Произошедшее приостановило моё возвращение. Пришлось до конца испить унижение. И только, переболев, я собрался домой. Но тут война, впрочем, я уже говорил.

– Что-то подобное непременно могло произойти и в моём случае.

– Отчего же? Возможное со мной невозможно с Вами. Ко времени её приезда в Харбин Южно-Маньчжурская дорога и подъездные пути давно существовали. На всём протяжении расставлены посты, станции, вокзалы, образованы поселения служащих и стражников, конторы, возведены церкви. В округе довольно много русского населения, там, на месте, обзаведшегося семьями. Жили по нескольку лет, подрядившись на работы по дорожному ведомству, зачастую скрытно, так как государство российское не выставляло напоказ своё участие в строительстве дороги на чужой территории. По сути ведь, проект тот можно назвать экспансией. Кто-то уезжал, сменяясь на новые силы из глубины империи. Кто-то навсегда прикипел к тамошним местам и оставался. Вот я не смог. Я завершал свои дела. Ждал отставки, вернее, разрешения покинуть пост или перевода. Позади километры пути, тысячи исхоженных шпал, бараки, таскание нивелира, карабина, заплечных ранцев и палаток, малярия, эпидемия чумы, карантины, нападения краснобородых волков, бродяг-хунхузов, восстание «боксёров», смерть коллег и соотечественников – эпоха отпеваний. Так много позади, а впереди знаковая встреча с женщиной, в сущности, единственной настоящей любовью.

Ко времени знакомства с Лилией я перебрался из Мукдена в Харбин. Здесь ждал вызова. Здесь в местном обществе на «средах» у управляющего дорогой Хорвата мы и познакомились. Постных дней Хорваты не соблюдали, я тоже не соблюдал, среды так среды. Сам Дмитрий Леонидович праправнук Кутузова. А его мать, проживающая при нём, баронесса Мария Пилар фон Пильхау, правнучка  генерал-фельдмаршала. Супруга Хорвата – Камилла Альбертовна – дочь архитектора Бенуа. Я так подробно остановился на персоналиях, чтобы Вы представляли, что за люди приняли гостью с «большой земли» со всевозможной лояльностью