Декабристы. Мятеж реформаторов - Яков Аркадьевич Гордин

Было около двенадцати часов дня. Конная гвардия еще не вышла из казарм, а 1-й батальон преображенцев еще находился на Дворцовой площади. Московцы стояли у Сената, окруженные только возбужденной толпой.

Розен бросился обратно в казармы своего полка.

Проведенное на следующий день после восстания полковое следствие выяснило, что «штабс-капитан Репин был в каре мятежников, во все время бунта уезжал и приезжал и многих проходящих уговаривал к ним пристать».

Сам Репин на первом допросе скупо показал: «В день 14-го числа, услыша, что на площади есть шум, я пошел в шинели на оную, чтоб увидать, в чем оный состоит. Придя, нашел Московского полка карей, кричащий „ура!“. Я подошел к карею и от оного поехал в свой полк, интересуясь, что в оном делалось».

Репин точно обозначает свои действия, не открывая их смысла. А смысл в них был, и немалый.

Вильгельм Кюхельбекер показал, что на площади, возле каре московцев, поручик Финляндского полка Цебриков, сочувствующий тайному обществу, «уговаривал Рылеева еще раз съездить в Финляндский полк».

Штейнгель показал: «В 7-м часу вечера (14 декабря. – Я. Г.) пошел я к Рылееву, коего спрашивал, был ли он там (на Сенатской площади. – Я. Г.); он сказал, что ездил токмо уговаривать Финляндский полк…»

Все три поездки – Розена, Репина и Рылеева – произошли приблизительно в одно время: от четверти первого до четверти второго. Они должны были встретиться у казарм. Так оно и было, ибо существует документ, фиксирующий эту встречу.

Держа в памяти показания Розена и Репина, а также свидетельства о поездке Рылеева в Финляндский полк, прочитаем этот документ – записку генерала Головина о расследовании поведения полковника Тулубьева: «Касательно баталиона л. – гв. Финляндского полка, по расспросам у всех ротных командиров, оказывается, что баталион выведен был из казарм до получения еще через генерал-адъютанта графа Комаровского высочайшего повеления, точно по приказанию баталионного командира полковника Тулубьева; что в то же время приехал к казармам капитан Репин, рапортовавшийся до того больным, который, разговаривая с полковником Тулубьевым, сказал между прочим вслух, что граф Милорадович убит, а Шеншин и Фридрихс ранены; что в сем разговоре их будто бы участвовал поручик 6-го Розен, еще неподалеку от них, по словам капитана Титова, находился будто бы какой-то человек во фраке, приехавший с Репиным, который, казалось, также принимал тут некоторое участие, хотя стоял в отдалении, и капитан Титов полагает, что едва ли это не был Рылеев, с которым Репин всегда был в тесной дружбе. Потом баталион был отпущен в казармы по приказанию полкового командира, полученному через поручика Грибовского, который нарочно послан был от полковника Тулубьева в Зимний дворец.

Полковник Тулубьев со своей стороны утверждает, что он баталион вывел из казарм под ружье, не приказывая, однако же, брать с собою боевых патронов, по известию от полицмейстера Дершау, что Московский полк, взбунтовавшись, вышел на Исаакиевскую площадь и стреляет, что сие известие передано ему было через полковника Окулова и что баталион вывел он на тот конец, чтоб иметь его в готовности под глазами. Что капитана Репина он точно видел на улице, но особо с ним ничего не говорил, а что он сказал ему громко при многих офицерах по-французски: „Милорадович ранен…“ – и потом по-русски: „Кровь наша, полковник, льется, помогите!“ Больше же никакого он разговора с ним не имел, и во фраке никого тут не видел, и не знает, был ли кто.

Полковник Окулов показывает, что полицмейстер Дершау точно уведомил его о беспорядке, происшедшем в Московском полку, и что есть раненые и даже убитые генералы. Что он с известием сам пошел тотчас к полковнику Тулубьеву как к старшему и застал его еще на квартире и что сей последний по известию сему приказал ротам выходить из казарм»[65].

Генерал Головин затем делает вывод, благоприятный для Тулубьева. И Головин, и Окулов явно хотели представить поведение полковника в выгодном для него свете и объяснить такой опасный для этого дня факт, как вывод батальона без приказа свыше, служебным рвением.

В это можно было бы поверить – даже зная о принадлежности Тулубьева к тайному обществу, – если бы не финал его поведения в этот день. Когда генерал-адъютант Комаровский привез приказ Николая выступать и батальон двинулся к Сенату, чтобы принять участие в подавлении восстания, полковник Тулубьев не пошел с батальоном, которым командовал! Он фактически отказался защищать нового императора. Это стало главным обвинением против него.

Дело наверняка могло кончиться и каторгой, но Николай не хотел, чтоб среди мятежников, которых представляли кучкой развратных или беспомощных молодых людей, был еще один – кроме Трубецкого – гвардии полковник. Поскольку все действия Тулубьева носили характер нерешительный, двусмысленный, то его просто отправили в отставку…

Теперь, располагая разнообразными свидетельствами, мы можем представить себе, что же произошло в это время в Финляндском полку. Около половины первого Розен вернулся в полк с площади. Он застал перед казармами Тулубьева, Окулова, Вяткина и двух своих единомышленников – Насакина 2-го и Бурнашева. Окулов сознательно сместил последовательность событий: Тулубьев в этот момент уже знал о мятеже московцев, но батальон не выводил. Действия батальона зависели от него. Младшие офицеры готовы были его поддержать. Он знал, что мятеж, от участия в котором он вчера отказался, начался, и начался успешно и решительно, убиты и ранены генералы, пытавшиеся противостоять действиям его товарищей по тайному обществу. Полковник Тулубьев не мог не понимать, что у восставших есть шансы на победу. Характер происшествий в Московском полку показал ему, что с противниками восставшие не церемонятся. Известие о рубке в московских казармах вообще было сильным психологическим фактором – оно должно было резко влиять на позиции гвардейских офицеров разных рангов: одних оно оттолкнуло от восставших, других поставило перед возможностью гибели от руки собственных товарищей-офицеров или солдат, третьим показало вдохновляющую решимость восставших. У нас мало материала, чтобы анализировать этот важнейший процесс воздействия слухов о кровавой схватке в Московском полку на сознание гвардейских офицеров и генералов, но в случае с Тулубьевым это сыграло несомненную роль…

У нас нет оснований сомневаться в фактической точности показаний Розена. Он сообщил Тулубьеву, с которым имел неоднократные разговоры в предыдущие дни, с которым накануне, очевидно, говорил Рылеев, – этому осведомленному, но колеблющемуся человеку Розен сообщил о том, что московцы стоят на площади, что восстание началось, что «все полки идут к