Фрейд - Петр Люкимсон

Фрейд связал эту игру с тем неудовольствием, которое ребенок испытывал, когда мать оставляла его одного: исчезающая из поля зрения катушка как раз и символизировала для него уходящую мать. Но если он никак не мог повлиять на уход матери, то есть играл в этом событии пассивную роль, то в случае с катушкой эта роль становилась активной: только от него зависело, «исчезнет» ли катушка или появится вновь.

«Мы видим, что дети повторяют в игре всё, что в жизни произвело на них большое впечатление, и делают себя, так сказать, господами положения».

Возвращение невротика в сновидениях на место получения травмы, по мнению Фрейда, сравнимо с детской игрой, в которой вновь и вновь повторяется одна и та же ситуация, но в которой ребенок отводит себе активную роль «хозяина положения». В принципе, отсюда — рукой подать до известного метода лечения травматических неврозов: необходимо вернуть человека в те обстоятельства, при которых он получил травму, но дать ему при этом возможность повести себя иначе, контролируя ситуацию. Именно так, к примеру, Иван Гирин, главный герой романа Ивана Ефремова «Лезвие бритвы», излечивает мать Анны.

Однако Фрейд, называя эту общую черту невротиков и детей «вынуждением повторения», видит в этом пути реализации принципа удовольствия и проявление «первичных влечений» («позывов» в переводе Л. Голлербаха) человека.

«Какова же связь, существующая между сферой первичных позывов и вынуждением повторения?» — вопрошает Фрейд.

И тут же предлагает свой вариант ответа: «Здесь нам невольно приходит мысль, что мы напали на след общего характера первичных позывов, а быть может, и всей органической жизни вообще — характер, который до сих пор не был опознан, или, по крайней мере, достаточно подчеркнут. Первичный позыв можно было бы таким образом определить как присущую органической жизни тягу к восстановлению какого-то прежнего состояния, от которого живая единица была вынуждена отказаться под влиянием внешних мешающих сил…»^[256]

Дальше следует вполне логичный вывод: «Если, таким образом, все органические позывы консервативны, приобретены исторически и направлены на регресс и восстановление прежнего, то успехи органического развития мы должны отнести за счет внешних нарушающих и отвлекающих влияний. Элементарное живое существо, начиная с самого своего возникновения, не захотело бы изменяться, при одинаковых условиях всегда захотело бы повторять тот же уклад жизни. Но в конечном итоге история земли и история ее отношений к солнцу должна была быть тем, что наложило отпечаток на развитие организмов. Консервативные органические первичные позывы восприняли каждое из этих насильственных изменений строя жизни и сохранили их для повторения; они должны производить ложное впечатление сил, стремящихся к изменению и прогрессу, в то время как они имеют в виду достижения старой цели старыми и новыми путями. Можно указать и на эту конкретную цель органического стремления… если мы признаем как не допускающий исключения факт, что всё живое умирает, возвращается в неорганическое, по причинам внутренним, то мы можем лишь сказать, что цель всякой жизни есть смерть…»^[257]

Итак, слово сказано.

Новая концепция «первичных влечений» потребовала расширения понятия «либидо», что невольно создавало ощущение, что, по сути дела, Фрейд признал правоту Юнга. Почувствовав это, он спешит заявить: «Наше понимание (либидо. — П. Л.) с самого начала было дуалистическим, и оно теперь острее, чем прежде, с тех пор, как мы эти противоположности обозначаем не как первичные позывы „Я“ и сексуальные первичные позывы, а как первичные позывы жизни и первичные позывы смерти. Теория либидо, принадлежащая Юнгу, является, напротив, монистической: то, что свою единственную движущую силу он назвал либидо, должно было вызвать смущение, но не должно, однако, влиять на ход наших мыслей…»^[258]

И снова идея о «первичном влечении к смерти» перекликается с известным библейским текстом — на этот раз «Екклесиастом», авторство которого по странному совпадению также приписывается всё тому же царю Соломону.

Вспомним:

«Всё идет в одно место: всё произошло из праха и всё возвратится в прах» (Екк. 3:20);

«Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти — дня рождения» (Екк. 7:1);

«И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который и дал его» (Екк. 12:7).

Разумеется, это не означает, что Фрейд писал «По ту сторону принципа удовольствия» под прямым влиянием «Екклесиаста», но очень вероятно, что после смерти дочери он перечитал его и это чтение не прошло бесследно.

Впрочем, эти идеи могли иметь и иной источник. Скажем, тот же Шопенгауэр, в числе прочего писавший: «И кроме того, смерть — великий повод к тому, чтобы мы прекратили свое существование в качестве я: благо тем, кто этим поводом воспользуется. При жизни воля человека лишена свободы: все его поступки, влекомые цепью мотивов, неизбежно совершаются на основе его неизменного характера… Смерть — это миг освобождения от односторонности индивидуальной формы, которая не составляет сокровенного ядра нашего существа, а скорее является своего рода извращением его: истинная, изначальная свобода опять наступает в этот миг, и поэтому в указанном смысле можно смотреть на него как на общее восстановление порядка…»^[259]

Сам очерк Фрейд строил на основе разработанных им терминов метапсихологии, то есть единстве «топического», «динамического» и «экономического» моментов, пытаясь соединить психологию и физиологию, однако сегодня многие из этих рассуждений звучат для специалистов наивно и представляют разве что исторический интерес.

Вместе с тем его идеи о «навязчивом повторении», сущности эстетического наслаждения, которое получают люди от чтения произведений с трагическим сюжетом, о «неврозе судьбы» продолжают оставаться актуальными.

Надо заметить, что идея «первичного влечения к смерти» вскоре после публикации очерка в конце 1920 года была встречена скептически даже самыми верными последователями Фрейда. Фрейд и сам называл многие мысли этого очерка «спекулятивными», то есть носящими умозрительный и недоказанный характер.

Однако если бы центральная его мысль и в самом деле была в корне ошибочной и бесплодной, она вряд ли так прижилась бы в сознании человечества, оказав, повторим, влияние на самые различные области жизни и знаний.

И сегодня на основе единства и противоположности первичных влечений к жизни и смерти выстраиваются различные, зачастую опять-таки спекулятивные философские и биологические концепции. Например, концепция о «коллективном сознании вида», по которой любой вид живых существ коррелирует свою численность с помощью определенных Фрейдом двух первичных влечений. Иллюстрацией к этой теории обычно служит известный феномен массового самоубийства Флемингов, которое начинается внезапно и столь же внезапно, словно по некому невидимому сигналу, прекращается…