Григорий Потемкин - Ольга Игоревна Елисеева

Возможно, именно такого семейного гнезда не хватало самому Потемкину. Сегюр сообщал: «В Петербурге был тогда дом, непохожий на все прочие: это был дом обер-шталмейстера Нарышкина, человека богатого, с именем, прославленного родством с царским домом. Он был довольно умен, очень веселого характера, необыкновенно радушен… С утра до вечера в его доме слышались веселый говор, хохот, звуки музыки, шум пира; там ели, смеялись, пели и танцевали целый день; туда приходили без приглашений и уходили без поклонов; там царствовала свобода. Это был приют веселья и, можно сказать, место свидания всех влюбленных. Здесь, среди веселой и шумной толпы, скорее можно было тайком пошептаться, чем на балах и в обществах, связанных этикетом. В других домах нельзя было избавиться от внимания присутствующих; у Нарышкина же за шумом нельзя было ни наблюдать, ни осуждать, и толпа служила покровом тайн…

Потемкин, который почти никуда не выезжал, часто бывал у шталмейстера; только здесь он не чувствовал себя связанным и сам никого не беспокоил. Впрочем, на это была особая причина: он был влюблен в одну из дочерей Нарышкина. В этом никто не сомневался, потому что он всегда сидел с ней вдвоем в отдалении от других. За ужином он тоже не любил быть за общим столом со всеми гостями. Ему накрывали стол в особой комнате, куда он приглашал человек пять или шесть»^[984].

Рассказ Сегюра относится к 1785 году. Нежный платонический роман, состоявший из бесед под покровом вечного карнавала, оказался живуч. Через два года Миранда застал чуть ли не ту же картину в Киеве, куда вместе с Екатериной прибыла большая свита. Обер-шталмейстер с дочерью были в ее числе. Не изменяя своим привычкам, Лев Александрович и Киев погрузил в рассеянность бесконечного праздника. Венесуэльский гость, побывав у него, писал: «Барышня Мария Нарышкина с большим воодушевлением и изяществом сплясала казачка, весьма удачно заимствуя многие па из английского „хорн-пайпа“ (матросского танца. — О. Е.)». В другой раз он видел, как Мария с сестрой исполняла русскую, которая, по словам Миранды, «даже сладострастнее нашего фанданго». «О, как прекрасно танцует первая, как плавны движения ее плеч и талии! Они способны воскресить умирающего!»^[985]

«Умирающим» Потемкин не был, но в известном «воскрешении» дамским обществом нуждался. До приезда царского двора на Юг в Херсоне и Кременчуге его окружали женщины попроще. Среди них выделялась графиня Е. К. Сиверс, известная своим легким поведением. Бывшая супруга Новгородского генерал-губернатора Я. Е. Сиверса покинула мужа в 1778 году ради князя Н. А. Путятина. Их громкое бракоразводное дело вызвало в столице скандал. Однако дама не остановилась на достигнутом. В ставке Потемкина ее, как видим, продолжали именовать фамилией первого мужа. «Это — шлюха (хотя происходит из добропорядочной семьи), проживавшая в таком качестве в Петербурге, а потом перебравшаяся в Кременчуг, — писал Миранда. — Теперь ей удалось снискать расположение князя, она повсюду его сопровождает, и все наперебой заискивают перед ней. Графиня живет в доме коменданта крепости… Румянцев, Нассау и кременчугский губернатор самым унизительным образом откровенно стараются угодить ей. Когда она вошла, князь поцеловал ее и усадил справа от себя. Он сожительствует с ней, как говорят, без всякого стеснения»^[986].

Теперь понятным становится крайне неприязненное отношение графа Я. Е. Сиверса к Потемкину. Что касается госпожи Сиверс, то эта дама обладала некоторыми талантами, Казанова, например, хвалил ее акварели. Надо сказать, что светлейший князь обычно не связывался с женщинами, обещавшими только плотские наслаждения. Его выбор требовал от метрессы большего.

«Барышня Нарышкина» в тщетной надежде на сватовство светлейшего князя долго просидела в девках. Сам же Григорий Александрович вел себя с чисто мужским эгоизмом: не мог жениться, но и не желал отпустить полюбившуюся плясунью, дразня вниманием и ухаживаниями. В марте 1789 года, когда Потемкин приезжал в Петербург, он часто бывал у Нарышкина. А. А. Безбородко тогда писал в Лондон своему племяннику В. П. Кочубею: «Князь у Льва Александровича всякий вечер провождает. В городе уверены, что он женится на Марии Львовне. Принимают туда теперь людей с разбором, а вашу братию, молодежь, исключают»^[987]. Державин даже поторопился воспеть семейное счастье Марии Львовны с Потемкиным. «Опершись на меч железный, / Он воздремлет близ тебя», — обещал поэт Нарышкиной.