Давид Бек - Раффи

— И поймали? — спросил, дрожа, тер-Арут.

— Бог спас. Еще до того, как повалили ворота, мелик по веревке спустился в ущелье и исчез в кустах. Так и не нашли.

Подняв глаза к небу, священник перекрестился и сказал:

— Слава тебе, господи, слава!

Соглядатай последовал его примеру: снял шапку и, обнажив лысую голову, повторил те же слова. Потом спросил дядюшку Вани:

— Куда же ты теперь?

— Иду в деревню Чапнис. Надо дать знать Мкртуму, сыну мелика, чтоб спрятался, люди хана охотятся и за ним.

— За что? Он-то в чем виноват?

— Кто знает? Все двери в доме мелика Франгюла запечатали, говорят, его имущество перейдет к хану. Да накажет бог нечестивца и помилует нас…

Последние слова слуга мелика произнес со слезами, потом повернулся и побежал в сторону деревни Чапнис Вскоре он скрылся за деревьями.

Священник с рассыльным ошеломленно переглянулись, не зная, ехать дальше или возвращаться.

— Надо идти, — сказал Амбарцум, — письмо нужно доставить без задержки. Может, мелик предвидел все эти несчастья и, похоже, письмо об этом.

— Да, письмо надо доставить, — машинально повторил батюшка и погнал коня.

XXXI

Взяв письмо мелика Франгюла и расспросив священника, князь Торос приказал поместить его и рассыльного в отдельной палатке, пока он посовещается со своими военачальниками. Князь ждал возвращения мелика Нубара, который с несколькими людьми был послан разведать позиции врага. Мелик Нубар вернулся очень поздно, в полночь. Торос тотчас же созван в своем шатре совет. Присутствовали Степанос Шаумян, Бали и мелик Нубар. На всех лицах читалась ирония и насмешка. Лишь тот, кому было адресовано письмо, сохранял невозмутимое выражение лица. Князь Торос стал читать.

Письмо было адресовано ему и начиналось так: «Все обстоятельства свидетельствуют против меня, против искренности моих слов. Я не отрицаю этого, Торос. К тебе обращается твои старый, заклятый враг, чей отец враждовал с твоим отцом, чей дед был врагом твоего деда. В течение веков взаимоотношения наших семейств были отмечены кровью и проклятиями.

Я посылаю к тебе священника с крестом и Евангелием, как свидетельство того, что клятва моя искренна, — это те святыни, от которых я отступил, которые я попрал…

Но вместо того чтобы вызвать доверие ко мне, они могут только подчеркнуть мой обман. Будь я на твоем месте, не поверил бы, если бы кто-нибудь из моих врагов обратился ко мне с таким письмом.

Но я могу сказать кое-что в свое оправдание.

Любая религия признает, что каким бы злодеем ни был человек, он способен раскаяться и исправиться. В этом преимущество человека перед зверем. Хищник по природе рожден быть зверем, а человека лишь обстоятельства делают чудовищем. Более благоприятные условия могут изменить его к лучшему.

Обстоятельства для меня теперь изменились. Да, я прельстился властью, данной мне чужеземцами, прельстился их поддержкой. Я готов был пожертвовать самым святым для меня, чтобы пользоваться этими благами. Но с того дня, как войска Бека подошли к нашим границам, хан стал с подозрением относиться ко мне. Наши отношения теперь далеко уже не те, и я каждую минуту жду от него враждебных действий. Дом мой окружен соглядатаями, они следят за каждым моим шагом.

И все же бдительность и осмотрительность хана не помогли ему. Вместе с моим сыном и преданными мне людьми я смог тайно поставить под ружье две тысячи человек. Достаточно приказа, и я за несколько часов выведу их на поле боя

Это войско я подготовил для оказания помощи тебе, Торос, и может быть, тем самым я искуплю грехи, которые совершил перед родиной и моим народом.

Мне кажется, наши старые счеты не дают тебе права лишать меня возможности выполнить свой долг. Личные счеты надо отложить в сторону, когда речь идет об общем святом деле. Разреши и мне, Торос, участвовать в борьбе, не отказывайся от моих услуг, которыми я хочу искупить свою вину. С каждым днем она все более тяжким бременем ложится мне на душу.

Войско хана состоит из десяти тысяч человек, они засели около села Егвард. Но успехи Давида Бека ввергли всех в такой ужас, что и вдесятеро большая сила не устоит перед армянами, воодушевленными идеей спасения родины.

Когда ваши полки подойдут к Егварду, я со своими людьми присоединюсь к вам.

Вместо письма я мог бы прямо прийти к вам, но тому мешают два обстоятельства, во-первых, я еще не получил твоего согласия, во-вторых, этим я поставил бы под удар семьи моих воинов до того, как они бы вышли на поле боя. А когда мое войско начнет сражаться, этого можно уже не бояться.

Заканчивая письмо, призываю в свидетели своей искренности не только Евангелие и крест, которые посылаю тебе, поклявшись на них, но и святую память о нашей родине, столь же почитаемую тобой, как и мной».

Воцарилось глубокое молчание. Все задумались. Наконец молчание прервал князь Торос, спросив:

— Что скажете?

Ответа не последовало. Письмо было написано так просто и так мастерски, что трудно было сразу не поверить ему.

— Почему вы молчите? — спросил Торос.

— Я не чувствую искренности в этом письме, — ответил князь Степанос Шаумян.

— Я тоже, — произнес Бали, сын мелика Парсадана.

Мелик Нубар промолчал.

— Я бы согласился с вами и не придал значения этому письму, — сказал Торос, откладывая в сторону конверт, — нe придал бы значения клятве мелика, кресту и Евангелию, потому что для таких людей, как Франгюл, нет ничего святого, если бы не одно обстоятельство.

— Какое? — спросил князь Шаумян.

— Рассказ священника о нападении персов на крепость мелика, обыск в его доме, бегство Франгюла и так далее. Значит, Франгюл не только порвал с ханом, но и навлек на себя подозрения.

— Священник мог сам выдумать эту историю, — заметил Бали.

— Он такой простак, что не сумел бы все это придумать. Старик говорит о том, что видел собственными глазами.

— Тем хуже, что он простак, — вставил Бали, — потому что поймать дурака на слове труднее, чем умного. Дурак всегда мелет ерунду, но когда умный вдруг скажет глупость, это сразу видно.

Князь Шаумян сказал:

— В искренности священника я не сомневаюсь, он не мог придумать эту историю. Конечно, старик говорит о том, что видел сам… Но вполне вероятно, что эту сцену заранее подготовили и разыграли Франгюл и Фатали. И вот как. Мелик мог сначала известить хана о своем намерении написать нам письмо и даже сообщить его содержание. Для того чтобы мы поверили его письму, он мог подговорить хана совершить нападение на