Ловушка для Махно. Любовь, предательство, героизм времен Гражданской войны - Владимир Положенцев

– Да ну! – всплеснул руками Ларнак. – Вы знакомы с нашим командиром?

– Не только знаком, но даже, можно сказать, его близкий товарищ. За одной медсестрой ухаживали, Зиной Куликовой. Но я отступил, куда мне до красавца Бориса.

– Ха-ха. Да-а, командир – парень видный. Я ведь, как и вы из благородных. Мой отец – столбовой дворянин имел крупное поместье под Пензой. В 1905- году мужички, как и везде, взбунтовались, сожгли наш дом вместе с хозяйством. Одни головешки от родового гнезда остались. Правда, никого из домашних, слава богу, не тронули. Батюшка очень расстроился, запил. От вина и помер. Только значительно позже я понял, что мужички-то не виноваты в своем злодействе, просто опостылела им их скотская, беспросветная жизнь. Да и не только крестьянам, а всем нам, россиянам тяжело дышать в родном отечестве. Но что нам мешает нормально жить, что нас всех гложет? Стал я об этом крепко думать. На фронте служил с тремя звездочками на погонах, поручиком 165-го Луцкого пехотного полка генерала Духонина. И вот там, на передовой агитаторы-социалисты открыли мне глаза- прогнила империя насквозь, нужно ее ломать, строить другую страну, свободную. Тогда и счастье всеобщее будет. Хорошо, в Феврале царя скинули, но лучше не стало. Почему? Да потому что нужно крушить старое не только вокруг себя, но и в себе. Следует освободиться от моральных и физических оков, сдавливающих сердце и горло, тогда изменится и окружающий мир. Ни эсеры, ни кадеты, ни анархисты так глубоко не глядели и только большевики впервые озвучили эти простые, но очень верные, как мне показалось, мысли. Ну а когда в Питере произошел Октябрьский переворот, я долго раздумывать не стал с кем в новую жизнь пойти. Хм… Надеюсь, подружимся, – протянул товарищ Мокей руку Бекасову после своего довольно длинного монолога. Ротмистр её пожал.

Принесли ужин- кастрюлю кукурузной каши, буханку хлеба. Бекасов от еды отказался. После того, как Ларнак быстро расправился со своей порцией, ротмистр отвел его в сторону:

– Ждать полевого суда бессмысленно. Деникин издал приказ о гуманном обращении с пленными, но всем на него наплевать. Вчера за станицей расстреляли 30 красноармейцев. Сам видел. Нужно бежать.

Почему ротмистр назвал число «30» и как он мог видеть вчера кого и где расстреляли, когда его самого только сегодня якобы взяли белые, он и сам не знал. Действовал по интуиции, шел напролом. Заметит ли оплошность Ларнак? Вроде бы пропустил мимом ушей. Но нужно хорошо думать, прежде чем говорить.

Перед тем как отправить Бекасова в тюрьму, полковник Васнецов подробно обсудил с ним план «побега». Впрочем, говорил в основном глава контрразведки, так как ротмистру из-за побоев трудно было открывать рот.

Итак, в первую очередь Бекасов должен был определится с «сидельцами» – кто есть кто. Затем предложить самым отчаянным бежать. Наверняка кто-нибудь да согласится. План же таков. Ночью Бекасов попросится по нужде на двор. Когда войдет охранник, он выхватит у него из «случайно» расстегнутой кобуры револьвер и угрожая им, свяжет его ремнем. Задними дворами, вдоль Дона, беглецы выберутся из станицы. На хуторе, в двух верстах к югу от Манычской, они найдут в конюшне четырех лошадей и крытую повозку. На них к утру и доберутся до разъезда Забытый, где «захватят» паровоз.

«Как-то все очень просто», – усомнился Бекасов, ожидая от полковника какого-то необычного плана. Но Васнецов прищурился: «Запомните раз и навсегда, ротмистр, незамысловатость действий- самая верная и короткая дорожка к успеху».

Ночью Бекасов толкнул в плечо, дремавшего с полуоткрытыми глазами, Ларнака. «Пора». На побег товарищ Мокей, так он просил себя называть, согласился сразу. Ротмистра он окрестил- «товарищ Бекас». Решили остальным сидельцам пока ничего не говорить, на всякий случай. А потом уже действовать по обстоятельствам. Но эти обстоятельства сложились для ротмистра самым неожиданным и неприятным образом.

Как и договорились теперь уже с Ларнаком, Бекасов настоятельно забарабанил в дверь кутузки, попросился у охранника в клозет- «в животе жутко режет».

Когда дверь открылась и на скрипучую лестницу ступил пожилой солдат с керосинкой, на него коршуном набросился Ларнак. Опрокинулся вместе с ним вниз подвала. Лампа упала на пол, но не потухла. Ротмистр и опомниться не успел, как комиссар выхватил из подошвы ботинка что-то вроде заточки, полоснул охранника по горлу. Кровь обильно брызнула во все стороны, будто зарезали буйвола, а не человека. Окрасила бурыми пятнами все четыре стены подвала. «Что вы делаете!», – только и смог выдавить из себя ротмистр. «Ничего, товарищ Бекас, прорвемся. Иначе нельзя».

Ларнак вынул из открытой кобуры, лежавшего на животе охранника револьвер, вытер окровавленные руки о его гимнастерку.

– Ну чего сидите! – крикнул он арестантам.– Кто со мной и товарищем Бекасом, присоединяйтесь. Трусливые, пропадайте.

К лестнице ринулись все, кроме Ильи и великана Тимофея. Многодетный папаша Илья сказал, что все равно беглецов поймают, а так, может, снисхождение от полевого суда выйдет.

– И я так считаю, – поддакнул Тимофей. – Ни к чему судьбу испытывать и на рожон лезть.

– Дураки, – ухмыльнулся Ларнак, – кто ж вас теперь в живых оставит, когда вы добровольца зарезали.

– Мы? – задвигал морковным носом, словно принюхивался, Илья.– Мы ни при чем.

– Это вы на дыбе деникинским контрразведчикам будете рассказывать. Черт с вами, оставайтесь.

– Обождите! – крикнул, видимо, быстро соображающий Илья. – Я с вами.

Ротмистр же пребывал в полной растерянности. Такого развития событий, с убийством охранника, он не предполагал.

Однако далее события разворачивались еще более стремительно и непредсказуемо.

Выскочив из скобяной лавки, которую, разумеется, никто не охранял, часть беглецов устремилась к Дону, другая к его притоку Манычу.

– Куда, бараны! – сдавленным криком попытался остановить последних комиссар Мокей.– Все к Манычу, мать вашу, там катер.

Кто-то вернулся, остальные растворились в стороне Дона.

– Откуда вам известно про катер? – удивился ротмистр.– Говорю же, в двух верстах отсюда хутор, там кони.

– К черту хутор и коней, – схватил за рукав Бекасова Ларнак, обдал несвежим дыханием.– Рекой уйдем, через лиманы доберемся до наших.

Мокей поймал за полу шинели, суетившегося рядом Илью, который не знал куда ему бежать.

– Катер должен быть за мысом, – указал комиссар рукой на высветившейся луной за колокольней изогнутый берег Маныча. Приказал Илье.– Бегите туда, ждите нас.

– А вы, ваше благородь, то есть, товарищ Мокей?! – испугался Илья.

– У нас еще тут дело. Негоже возвращаться с пустыми руками. Идем!

Ларнак потянул ротмистра за собой.

– Куда? – изумился тот.

– Штаб беляков в двух кварталах отсюда, проверим как там дела. Ну! – цыкнул он на Илью, – Исполнять!

– Слушаюсь, ваше… Тимофей, ты где?

Его приятель оказался где-то рядом. Выполз черной горой из-за угла. Что-то проворчал, побежал за Ильей.

У штаба Ларнак и Бекасов притаились за забором, прислушались. Тихо. Охраны нет. Ларнак собирался дернуть за ручку входную дверь, однако в последний момент заметил, что со стороны рынка приоткрыто окно.

Бекасова подмывало садануть товарища Мокея по затылку и присоединиться к остальным беглецам. Катер, конечно, хорошо, но ведь иначе задумывали. Впрочем, переиграть уже невозможно, нужно действовать по обстоятельствам. Останавливало то, что Ларнак явно не последняя фигура у красных. Знает Думенко, кажется, ему поверил. С комиссаром будет гораздо сподручнее.

Влезли в окно. В штабе кто-то спал на лавке под иконой, укрывшись шинелью. Возможно, подпоручик Клейменов, адъютант Деникина, – подумал ротмистр. Сам командующий обычно ночевал в доме купца Стромынова, за Торговой площадью.

Ларнак хотел «разобраться» со спящим, но его отстранил ротмистр – «Я сам».

Он подошел на цыпочках к похрапывающему человеку, приоткрыл на лице шинель. И чуть не икнул от неожиданности. Это же якорная бородка начальника контрразведки Васнецова! Что он тут делает? Полковник пожевал во сне губами, а потом вдруг открыл глаза:

– Ты?!

– Я, – кивнул Бекасов. – Эх, не люблю когда меня бьют.

– Что?

Ротмистр со всей силы саданул кулаком полковника в лоб. Тот сразу обмяк. Из носа пошла кровь. «Только бы не помер, – мысленно перекрестился ротмистр, закрыл Васнецова шинелью.

Ларнак, лихорадочно сгребал со стола карты, засовывал себе за пазуху.

– Кто это? – спросил он.