Царь Саул - Валентин Пронин

Укрывшийся за мощными стенами Аскалон издавна славился богатыми постройками княжеского дворца, домов знати и величественного храма. Вдоль его узких улиц теснились домики простых горожан. К вечеру город постепенно затихал. Перестали громыхать кузницы. Смолк стук топоров и звонкое пение пилы у причала, где строились корабли. Люди запирали двери мастерских — гон парных, литейных, оружейных, канатных, ткацких.

На фоне янтарного заката усталое солнце уже коснулось лиловой линии моря. С востока небо начало меркнуть, и в каждом углу дворцовой террасы запылали трепетными огнями бронзовые треножники.

Терраса выдвигалась к морю двумя ступенями. От анфилады комнат её отделяла деревянная колоннада. На колоннах яркими красками пестрели крупно нарисованные цветы, странные растения, напоминающие водоросли, рыбы, морские звёзды, а также белые и красные луны — полные или вновь родившиеся. Стропила из кипарисовых стволов заканчивались вырезанной в естественную величину головой коня с золочёной гривой.

Княгиня Алесо сидела за небольшим ткацким станком. Слегка откидывая назад красивую голову, отягощённую на затылке тяжёлым узлом рыжих волос, она ткала материю для священного одеяния — подарок старшему жрецу Долону. Её белые пальцы ловко проводили челнок между натянутыми нитями основы Льняные нити словно светились при этом и чуть посвистывали. Чувствовалось, что занятие этим ремеслом нравится княгине, а не только является ритуальным действием. Она слегка улыбалась и с лукавым видом поглядывала на стоявшего рядом флотоводца пеласгов Кратоса.

— Конечно, у меня нет причины попусту болтать языком и хвалить жену Полимена, моего побратима, когда её достоинства и красота всем известны, — рокотал низким голосом Кратос, отблёскивая при свете треножников бритой головой с оставленным длинным клоком волос. — Но одарённая красотой, плодородием и благонравием жена есть благословение богов, а жена сварливая и худосочная, бесплодная и чванливая похожа на змею, заползшую на грудь человеку.

Алесо рассмеялась и сказала, подшучивая над побратимом мужа:

— Что-то мне удивительны твои сетованья, Кратос... Думается, тебе надоели женщины острова Алании, где ты так часто бываешь. Приелись тебе их короткие платья, оголённые плечи да напомаженные пряди, закрученные у них на висках... Может быть, смелый мореход возьмёт в жёны красавицу из народов, ночующих в шатрах? У них ведь на лице синей краской татуированы звёзды и волнистые линии. Кольца они носят не только на пальцах и в ушах, но и в носу... Такой у тебя ещё не было? Поторопись, отправь сватов к какому-нибудь шейху из потомков Амалика и посватай у него дочь...

— Не шути со мной, как с неопытным юнцом, прекрасная Алесо. Но в одном ты права: пора мне взять жену, чтобы писк младенцев наконец раздался под кровлей моего дома. Вот князь Азота Стихос предложил мне взять одну из его дочерей. У него их пять...

— Смотри, не ошибись, Кратос, — продолжала посмеиваться княгиня. — А то погонишься за знатностью рода и богатым приданым, тебе и подсунут втихомолку такую, про которую ты сам рассказывал: худосочную и сварливую.

— О нет, я уже видел дочерей Стихоса, когда они танцевали с другими девушками на празднике Весеннего равноденствия... Все пятеро хороши: миловидные, синеглазые, косы будто из чистого золота... Все стройные и соразмерные, обученные музыке и пляскам...

Поодаль от княгини Алесо две служанки в красных платьях также сидели за ткацкими станками и усердно работали. Слушая шутливый разговор своей госпожи с прославленным флотоводцем, девушки позволяли себе переглядываться и хихикать. Впрочем, у пеласгов при общении между знатными и свободными простолюдинами не требовалось соблюдать особенной церемонности, хотя дерзость, конечно, не допускалась. Мужчины не скрывали своих дел, разговаривая при домочадцах на разные темы, кроме военных тайн.

Приоткрыв у входа занавеску с вышитым изображением дельфинов и птиц, вошёл юноша в белой рубашке без рукавов. Он поклонился, приложив руку к груди.

— Господин мой, у князя Полимена собрались благородные правители пелистимских городов и главный жрец святилища Дагона, мудрейший Долон. Ждут только тебя, о несравненный вождь мореходов, — сказал юноша, невольно скашивая взгляд в сторону княгини и девушек.

— Как ты долго шевелил губами, Мелета, — ухмыльнулся Кратос. — Может быть, перечислишь по имени и званиям всех приехавших на совет? Вот, Алесо, скоро пеласги станут вводить в обиход такие же ужимки и напыщенные восхваления, как раболепные египтяне или запуганные своими старшинами люди ибрим. И также будут стучать лбом об пол и целовать пыль у ног, забыв, что они принадлежат к вольному народу, у которого властители только боги четырёх ветров и обладатель волшебного весла Дагон... Хорошо, я иду. Наверно, будет назначено время нападения на Эсраэль. Я со своими бойцами тоже приму участие в решающем сражении.

— Да покровительствуют вам боги, — отозвалась княгиня, провожая глазами удалившегося Крагоса.

В одной из комнат дворца на скамьях, покрытых дорогой тканью, расположились князья пеласгов.

— Благородные друзья, мы собрались здесь, чтобы обсудить главное. Настал срок вернуть наше право владеть землями к востоку до самого Ярдона и Солёной ямы^[74], — торжественным тоном начал совет аскалонский князь Полимен. — Говорите, князья. Говори и ты, отец Долой.

— Когда наши далёкие предки высадились с кораблей на этот песчаный берег, никто не мог противостоять им — ни хананеи, давно смешавшиеся с козопасами пустынных степей, ни родственные нам в сороковом поколении хурриты и митаннийцы, ни примчавшиеся в колесницах, запряжённых огненными конями, могучие хетты, ни босоногое войско фараонов Черной Земли, собиравших налоги с местных жителей тысячу лет. — Жрец Долон подумал, поднял на сидевших вождей обесцвеченные старостью глаза и продолжал: — Когда же шесть столетий тому назад из южной пустыни вторглось дикое племя хебраев, называвших себя Эсраэлем или людьми ибрим, они стали захватывать земли Заиорданья, потом другие области Ханаана и наконец столкнулись с пеласгами. Долго мы соперничаем, то заставляя их платить дань, то упуская свою победу из-за нашей собственной несогласованности и междоусобной неуступчивости князей.

— При скверном вооружении... ведь даже бронзовые наконечники копий и медные ножи были у них редкостью... сражаться с хебраями всегда тяжело, — признал князь Азота Стихос, плотный и ширококостный человек сорока пяти лет, единственный пришедший на совет в бронзовом панцире с выбитыми головами орлов и львов на груди, с пластинчатой юбкой до колен и железным мечом на поясе. — Их свирепое упорство и безумная вера в невидимого бога, избравшего их, как они считают, для господства на этих землях, делают хебраев опасными соперниками.

— Положение наших гарнизонов в городах Ханаана ухудшилось после избрания эсраэльского царя. Бывший погонщик волов сумел набрать постоянное войско, к которому присоединялось ополчение племён, — перечислил для основательности рассуждений князь Аккарона Радорк. Это был ещё молодой, светловолосый и, как большинство пеласгов, рослый человек с суровым лицом и пристально-жёстким взглядом воина. — Саул истребил гарнизон в Гибе. Пришлось нашим отрядам покинуть и несколько других городов. Остался только Ярусалем, где нам платят дань богатые евуссеи. Саул объединил Эсраэль, победил мохабитов, аммонитов, захватил Едом и Бетор и покорил сирийское царство Шобу. Он разогнал разбойников Амалика. Почти десять лет нас преследовали неудачи даже в мелких стычках. Настало время разбить войско Саула, а самого царя казнить. Я привёл две тысячи бойцов и сто колесниц. Думаю, на этот раз победа неизбежна, я в том уверен.