Дворец грез - Паулина Гейдж

Повернув со двора в свое жилище, я увидела Гунро, та шла от центральных садов, мокрая после купания. Ее волосы прилипли к голове и свисали влажными прядями на голые плечи, бедра были небрежно обернуты куском ткани.

— Она умерла, — сказала я прямо, когда подруга подошла ко мне. — Мне очень жаль, Гунро.

Гунро состроила гримасу.

— Мне тоже жаль, — сказала она. — Хентмира была самой милой соседкой из всех.

Что-то в ее голосе — холодность, некоторая отстраненность — насторожило меня.

— Тебе что-то известно о фараоне, — сказала я.

— Да. — Она склонила голову и, собрав свои густые волосы, яростно отжала их. Струйки воды побежали в пыль, образовав лужицу. — Говорят, что его тошнит, он ослабел и жалуется на сильную головную боль, но нет никаких признаков судорог, и ему не становится хуже. — Она не смотрела на меня. — Я думаю, он выживет.

«А кто ты такая, чтобы судить об этом? — хотела я крикнуть ей. — Ты что, врачевательница, Гунро? Я рисковала собой ради тебя, ради тебя, и Гуи, и твоего брата, и ради всех вас! Я подвергла себя опасности, подвергла опасности свою душу, пока вы все стояли в стороне и наблюдали! Даже если мне не удалось достичь цели, я не заслуживаю презрения, которое читаю на твоем лице!»

— Может быть, и так, — холодно произнесла я, — и опять же, может быть, и нет. Надо подождать, и тогда будет ясно.

Я первая пошла прочь. Расправив плечи, горделивой походкой, чтобы скрыть свою обиду и неуверенность, и, пока я шла, мне пришло в голову, что можно не останавливаться. Я могу пройти мимо входа в детский двор, пройти мимо помещений для слуг и оттуда прямо в дворцовые угодья. Могу предстать перед дверью кабинета Хранителя. Могу сказать Амоннахту, что царя и Хентмиру отравили, что Гуи, Паис, Банемус, Паибекаман и остальные вынашивали заговор с целью убийства Рамзеса и Гунро согласилась сделать Хентмиру невольным орудием убийства. Они пытались привлечь и меня, но я отказалась. Я, конечно, приносила масло и разные другие снадобья для Гунро и Хентмиры, но я ничего не знала. И только сейчас, когда Хентмира умерла, а фараон заболел, я поняла, как это все, вероятно, произошло. Как врачевательница, я распознала симптомы. Гунро достала яд у прорицателя. Гунро добавила его в массажное масло. Они все заговорщики, замышлявшие измену богу и самому Египту.

У входа в свой двор я помедлила. Но что, если фараон умрет? Тогда мы все будем спасены. Тогда я заставлю царевича сдержать свое обещание и мне будет пожалован титул царицы. Я стану свободной. И не важно, что Гуи предпринял шаги, чтобы обезопасить себя. Я поступила бы так же. Лучше подождать немного, посмотреть, что получится. И я свернула во двор.

Так как Гуи не смог прийти по вызову фараона, я подумала, что меня могут вызвать в качестве помощницы дворцового врачевателя. Рамзес высоко ценил мои целительские умения, и ни разу за то время, что я разделяла его ложе, он не советовался ни с одним из других врачевателей. На следующий день я послала Дисенк к Амоннахту и предложила свои услуги, потому что показалось бы странным, если бы я не сделала этого, и потому что сгорала от желания узнать, в каком состоянии пребывает владыка. Но мое предложение было вежливо отклонено. Через несколько дней после смерти Хентмиры я услышала, что Мастер вернулся и немедленно явился осмотреть царя. Он советовался с его личным врачевателем, но не делал попыток навестить меня или прислать сообщение. Я начала бояться.

Хентмиру забрали в Дом Смерти, но причитания по ней не наполняли гарем, хотя несколько дней во дворах стояла сдержанная тишина. Я старалась не думать о том, какое это потрясение и горе для ее семьи, или об устрашающем, но неизбежном надругательстве над прекрасным юным телом, которое бальзамировщики будут готовить к погребению. То ли потому, что фараон был слишком болен, чтобы думать об этом, то ли потому, что это было не в традициях гарема, но из дворца не поступило официального объявления о соблюдении положенных семидесяти дней траура.

Мне стали сниться странные сны, будто я иду по траве, но мои ноги отрываются от земли, и я лечу, проплывая над стенами гарема и взмывая высоко над дворцом. Видение было очень яркое. Я видела внизу царский дворец со всеми прилегающими постройками и территориями в оазисе зеленеющих деревьев, потом пыль и суету городских дорожек вдоль вод Авариса. Видела дом Гуи. Дрейфуя на запад, я видела Нил, широкой серебряной лентой струящийся к югу в раскаленном мареве, а потом наконец осознавала, что лечу в воздухе, картина перед моим взором бледнела, и ко мне подступал страх, тогда я камнем падала вниз и приземлялась на траву в своем дворе; падение было таким стремительным, что от удара о землю у меня ломались ноги, и тогда я просыпалась от боли, вся в поту и в слезах.

Мне приходилось бороться с желанием поселиться под дверью царской опочивальни. Я не хотела ни есть, ни пить, ни спать, ни ухаживать за сыном, ни одеваться, ни краситься. Не хотела делать ничего, пока не узнаю, что происходит за теми запретными кедровыми створками, в которые я часто входила с такой беспечностью.

Раз за разом я прокручивала в голове события последних нескольких дней. Достаточно ли мышьяка дал мне Гуи? Почему Хентмира умерла, если у нее с ядом соприкасались только руки, а царь, который, без сомнения, был весь вымазан маслом, выжил? Неужели божественное происхождение спасло его? Или это боги, распознав в нем одного из своих, ослабили действие яда?

Обдумывая эти вопросы с той лихорадочной, навязчивой настойчивостью, с которой я теперь думала обо всем, я решила, что из них двоих Хентмира получила несколько большую дозу. Ей приходилось смазывать руки маслом несколько раз, а части его тела лишь однократно подвергались воздействию мышьяка. Надо было раньше подумать об этом. И Гуи следовало это предвидеть. Я проклинала себя за свою полнейшую глупость, но, поскольку новостей из дворца по-прежнему не было, я продолжала верить, что царь может в конце концов и умереть.

Настроение в гареме было мрачное. Женщины не могли ни о чем говорить, кроме состояния здоровья фараона. Из всех келий доносились ароматы курящихся благовоний — это их обитательницы молились перед жертвенниками. Они по-прежнему собирались на лужайке, но разговоры вели тихие и серьезные. Я приказала Дисенк проводить как можно больше времени среди личной прислуги фараона. Они, конечно, держались обособленно, были хорошо вышколены и осторожны в словах, но они наверняка тоже сплетничали между собой, и, кроме того, разве Паибекаман не был одним из них?

Три дня подряд Дисенк приносила только самые неопределенные вести. Гуи и врачеватель держали совет. Царя все еще рвало, и он держался за голову. Во всех храмах молились о здоровье царя. Но на четвертый день она смогла рассказать кое-что определенное.

— Мне удалось поговорить с дворецким, которому приказали осмотреть всю еду и питье, которые отведал владыка в день, когда занемог, — сообщила она, ловко подавая мне на стол вечернюю трапезу. — Вызывали раба, что пробовал каждое блюдо и вино из каждого кувшина, из которого царю наливали вино. У него не оказалось никаких похожих симптомов. — Она искоса взглянула на меня. — Теперь подозревают отравление и проверяют всех, кто входил тогда в покои Рамзеса. Также тщательно проверяют его одежду, прочие принадлежности и косметические средства.