Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

Булат, я смеюсь.

Я еще не привыкла говорить о нем в прошедшем времени. Булат, по-моему, тоже смеется.

<…>

Булат жаловался, что вечно попадает в дурацкие ситуации. Однажды его остановил милиционер, но никак не наказал за маленькое нарушение. Булат был ему благодарен, хотел что-то подарить. У него с собой была книга “Похождения Шипова”, и Булат протянул книгу милиционеру: “Спасибо, это вам. Тут немножко есть о Льве Толстом”. Добрый милиционер ответил: “Я Толстого уже читал. Езжай дальше и не нарушай”.

Почему я сейчас об этом? Потому что не хочу, чтобы какая-то заунывность присутствовала в словах, ему посвященных. Вот анекдот, который он очень любил и мне рассказывал. В Тбилиси богатый грузин сидит на веранде. Пасха. Мимо идет бедный грузин, приветствует богатого: “Христос воскресе!” Богатый: “Да знаю, знаю…” Для Булата и для меня это стало поговоркой. Когда произносят какие-нибудь лишние слова, я говорю: “Знаю, знаю”.

…Булат Шалвович не любил никаких наград. Когда ему исполнилось шестьдесят лет, девятого мая тысяча девятьсот восемьдесят четвертого, он пришел ко мне и спросил: “Как ты думаешь, они не могут мне насильно орден дать?” Я ответила: “Булат, не бойся, они не дадут тебе насильно орден. Для этого надо заполнять какие-то анкеты”. Юбиляр опасался напрасно: никто ему ордена не дал и поздравления он получил только от близких людей^[15].

Булат посвятил мне несколько сочинений. Одно из них называется “Человеческое достоинство”. Булат сам и есть изъявление, предъявление человеческих качеств. Он всегда соблюдал это поведение души. Его стать, его повадка…

Булат Шалвович не любит (я пишу так, потому что не могу писать в прошедшем времени) развязность, назойливость. Было бы лучше, если бы мы с его именем, с его образом соотносились робко и почтительно.

У меня не однажды совпадают имя Булата и Пушкина.

Мне недавно довелось сказать, что человечество – нам соотечественное человечество – все-таки делится на пушкинских людей и на других.

Думаю, что неслучайно, хоть и непреднамеренно, во многих моих посвящениях Булату появляется Пушкин. Например, в давнем “ Шуточном послании к другу”.

Покуда жилкой голубою безумья орошен висок, Булат, возьми меня с собою, люблю твой легонький возок. Ямщик! Я, что ли, – завсегдатай саней? Скорей! Пора домой, в былое. О Булат, солдатик, родимый, неубитый мой. А остальное – обойдется, приложится, как ты сказал. Вот зал, и вальс из окон льется. Вот бал, а нас никто не звал. А все ж войдем. Там, у колонны… так смугл и бледен… Сей любви не перенесть! То – Он. Да Он ли? Не надо знать, и не гляди. Зачем дано? Зачем мы вхожи в красу чужбин, в чужие дни? Булат, везде одно и то же. Булат, садись! Ямщик, гони! Как снег летит! Как снегу много! Как мною ты любим, мой брат! Какая долгая дорога из Петербурга в Ленинград.

Нельзя провиниться перед Пушкиным.

Нельзя провиниться перед гением, образом Булата. Булат никому никогда не давал советов, указаний, приказаний, но некий приказ его я слышу: давайте будем благопристойны, давайте не станем совершать дурных поступков.

Если успею – я напишу о Булате, кем он приходится нам и тем, кто будет после нас.

Мысль о Булате есть мысль о совести, о том часе ночи, когда мы смотрим в потолок, сквозь потолок – в превыспренние небеса, спасшие Булата как рядового солдата.

Когда-то в Грузии ко мне подошел добрый прекрасный человек и сказал:

– Я двоюродный брат Булата Окуджавы.

Я поцеловала его и ответила:

– А я родной брат вашего двоюродного брата…

Булат Окуджава – родной брат Человечества, искупающий, как подобает поэту, вину Человечества, все прегрешения человеческие. Булат помогал многим; может быть, поможет нам и тем, кто будет после.

Мне странно, что люди – вот, например, Лиза – не хотят слышать о смерти. Когда после смерти Булата прошел, по-моему, год, на собрании его памяти Ольга мне сказала, что на Ваганьковском кладбище появился такой… указатель, пригласительный отчасти: “ Аллея поэтов и бардов”. И я, выступая, говорю:

– Мы с Булатом Шалвовичем – и это было счастье моей жизни – всегда соседствовали, и в Москве, и в поездках, и на даче в Переделкине. И я рада, что и в последнем приюте мы, может быть, тоже будем соседствовать.

Кончился вечер, какой-то незнакомый мужик подходит, хлопает меня довольно сильно по плечу и заявляет:

– Хорошо, что вы сказали, где будете похоронены.

Я спрашиваю:

– А почему вы так обрадовались?

Он отвечает:

– Да я живу рядом, понимаете? Мне удобно будет вас навещать – только дорогу перейти.

Я говорю:

– Не меняйте адрес.

По-моему, очень смешно. А некоторым кажется, что это какая-то замогильная шутка. А так можно, можно про себя так говорить. У Цветаевой тоже есть, понятно про что:

Не думай, что здесь – могила, Что я появлюсь, грозя… Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя!

В Переделкине принято отмечать создание музея Окуджавы, праздник называется “День колокольчика”. Начало знаменитой коллекции колокольчиков, собранной Булатом, положил подарок Беллы.