Вторая жизнь Марины Цветаевой: письма к Анне Саакянц 1961 – 1975 годов - Ариадна Эфрон

Милая Анечка, я вчера внимательнее, хоть и не на полную мощность внимания, перечла Орловскую статью. Мне кажется, что:

1) «Происшествие» (стр. 6) независимо от того, произошло ли оно, или случилось, вообще не то слово, когда речь идет о принятии или непринятии Октябрьской революции. Вслушайтесь! Тут уж скорее о событии, чем о происшествии говорится.

2) Правильно ли толкуется цитата из «Искусства при свете совести»^[90] (которого у меня нет, так что проверить не могу). Действительно ли Цветаева говорит о том, что важнее в поэте — человек или художник, и разделяет эти понятия в поэте? Или говорит о том, полезнее в жизни, для жизни — поэт или другие? («физики и лирики»)!^[91]

3) На стр. 14 надо восстановить букву «е» в имени Вольтера, в конце. Ерунда, конечно!

4) Дата маминой смерти — 31 августа 1941, а не 28. Откуда 28-е?

5) Стр. 17… «самых ординарных тем»… и в качестве примера — два стиха о смерти («Идешь, на меня похожий»^[92] и «С большою нежностью»). Ничего себе ординарная темочка! Может быть, хоть одно из двух стихов заменить чем-нибудь, действительно более «ординарным» по теме?

6) Хоть в «Занавесе» поэт себя и отождествляет с ним, но подставлять недаром опущенное «падаю» звучит, на мой слух, нелепо: «падающий», раздвигающийся, опускающийся поэт — зрелище не весьма величественное. Не лучше ли бы отнести «падаю» и «опускаюсь» к занавесу — т. е. «падает» или «опускается»? Там, где можно, она говорит о занавесе как о себе, от 1-го лица: «Я скрываю героя в борьбе с роком»…^[93] Посмотрите, вслушайтесь.

7) О раскрытии Мира в звучании (та же страница) вообще-то верно, но цитата ужасна — у Орла недостает слуха. «Словоискатель, словесный (?) хахаль, слов неприкрытый кран» — гневно-ироническое обращение к поэтам — формалистам (слово из слова, ради слова) к поэтам — щеголям, баловням и баловникам словом и слова, к поэтам — водолеям (бальмонтовского толка), к тем, кто не слушает и не слышит «ох, эх, ах»^[94] жизни. И, основываясь на этом, делать вывод, что для Цветаевой поэт всегда «словоискатель»… «слов неприкрытый кран» (!!!)^[95] (хоть «хахаля» выкинул, не задумываясь, почему и «хахаль» в этом, как он решил, высоком поэтическом ряду)! — делать дикую ошибку! Которую он и делает, и которую необходимо исправить.

8) Верно ли, что «ритм — самая суть… поэзии Цветаевой»? Не мало ли для сути поэзии? Может быть, суть не поэзии, а поэтической формы, в которую она (Марина Цветаева) облекла суть?^[96] Подумайте (та же 23-я стр.).

9) На стр. 24 опечатка в «анжабеманах»^[97], роднящие этот галлицизм с русской «ж». В общем — мило звучит: «спотыкаться на анжабеманах» — да еще «бесконечных»! Пустяк, конечно… («Enjamber» значит перетягивать. Хорошо, правда?).

О «мысли, растекающейся по древу». По-чешски — «мысливец» — охотник, в древнем смысле — охотник за «мыслями» — т. е. белками^[98]. Теперь белки по-другому звучат по-чешски, а «мысливец» остался. Так не есть ли это просто «разбегайся, как белка по древу» или «убегать, как белка по древу?» «Мысль о „мысли“» пришла мне в голову, когда мне было 12 лет, мы жили в Чехии, я читала «Слово о полку», а мимо ходили «мысливцы» в тираспольских сапогах и с ружьями…