Золотая чаша - Генри Джеймс

раз убеждаясь, что они по-прежнему стоят на своих местах, эти свидетельства прошлых именин, которые она выискивала год за годом в тщетной надежде, что отец хотя бы притворится, будто находит их более или менее любопытными. И сейчас Мегги была готова попробовать вновь; эта игра доставляла обоим огромное удовольствие. И потому по дороге домой Мегги то и дело останавливалась, заглядывая в подвернувшиеся лавчонки. Старые книги и старые гравюры не смогли ей предложить ничего хоть мало-мальски подходящего, но, как это ни покажется странно и нелогично, в очередном магазинчике чудной иностранец, мелкий торговец антиквариатом, показал ей вещицу, производившую впечатление настоящей редкости. Мегги решила, что по сравнению с кое-какими из ее прежних находок эта вещь очень даже недурна, и купила ее – купила, если уж на то пошло, за весьма немалые деньги.

– А получается, дарить-то ее нельзя, – сказала Мегги. – Как потом оказалось, об этом и речи быть не может. Всего один день я ей порадовалась, но в то же время, вот я смотрю на нее – ни за что на свете я не хотела бы ее упустить.

С самой первой минуты их встречи Мегги говорила вполне внятно и членораздельно; голос ее чуть дрожал – так усиленно она изображала спокойствие. Но через каждые несколько секунд она задерживала дыхание, как бы обдумывая свои слова и, видимо, желая доказать, что у нее не перехватывает горло. Фанни видела в этом лишь признак глубокого волнения. Забота Мегги об отце, ее старания раздобыть подарок, способный его позабавить, намек на его несгибаемость по части критической оценки даримых близкими произведений искусства – все это было рассказано очень просто, без нажима, но слушательница живо отозвалась на повествование подруги, с пониманием и сочувствием разделяя ее воспоминания о том, что служило для них когда-то предметом множества шуток. Воображение Фанни с готовностью дорисовало милую сердцу картину. По крайней мере, Мегги во всеоружии; она знает, что делает, и у нее имеется план, который требует «не показывать вида». В соответствии с этим она отправится на обед, не позволив себе ни покрасневших глаз, ни искаженного лица, ни малейшей небрежности в туалете – ничего, что могло бы вызвать вопросы. Но для того, чтобы выдержать все это и не сорваться, ей не хватает еще какого-то знания, и это знание она желает и твердо намерена получить. И вот перед мысленным взором миссис Ассингем зловещими сполохами беззвучных молний заиграло устрашающее открытие: именно ей, ценой бог знает каких жертв и риска, выпало на долю обеспечить Мегги тем, что ей необходимо. Все инстинкты милой дамы подсказывали ей воздержаться от этого, пока обстановка хоть сколько-нибудь не прояснится. Она не ступит и шагу навстречу Мегги, пока не будет в состоянии сделать этот шаг осмысленно. И пускай она чувствует себя довольно неловко, бледнеет и кривит лицо, лепеча что-то невразумительное; немного же от нее толку, если до сих пор не сумела угадать, к чему может вести такое многообещающее начало! Впрочем, подумав немного, она ухватилась за слова Мегги об утраченном покое.

– Ты говоришь о том, что в понедельник, когда ты обедала у нас, на душе у тебя было легко?

– В тот день я была очень счастлива, – сказала Мегги.

– Да, мы заметили, что ты была весела и вся искрилась. – Фанни почувствовала, что это сказано недостаточно сильно, но не отступила. – Мы так радовались, что ты счастлива!

Мегги ответила не сразу, глядя на гостью в упор.

– Вы думали, у меня все в порядке, так?

– Конечно, солнышко. Мы думали, что у тебя все в порядке.

– Что ж, наверное, это было естественно. А на самом деле все было очень плохо, так плохо, как никогда в жизни. Если угодно, тогда это уже приближалось.

– «Это»? – Миссис Ассингем позволила себе сомнительную роскошь проявить непонятливость.

– Вот это! – ответила княгинюшка, и тут наша приятельница заметила, что ее взгляд направлен на некий предмет, стоящий на каминной полке и до сих пор остававшийся незамеченным среди множества других сокровищ. Верверы, где бы ни оказались, неизменно окружали себя бесценными старинными безделушками.

– Ты говоришь о позолоченной чаше?

– Я говорю о позолоченной чаше.

Вещица, которую, как Фанни теперь поняла, она никогда не видела раньше, представляла собой довольно вместительный сосуд старинного с виду, поразительно желтого золота, на короткой ножке с тяжелым основанием, занимавший центральное место над камином, откуда, расчищая ему место, убрали несколько других предметов, в том числе часы эпохи Людовика Шестнадцатого, составлявшие единый ансамбль с канделябрами. Часы в настоящее время тикали на мраморной крышке комода, не уступавшего им по части роскоши и стиля. Миссис Ассингем нашла чашу весьма изящной, но речь, очевидно, шла не об объективных достоинствах вещи, и Фанни не стала подходить ближе, ограничившись взглядом издалека.

– Но при чем тут?..

– При всем. Сейчас ты поймешь. – И Мегги снова устремила на свою гостью странный застывший взор широко раскрытых глаз. – Он знал ее раньше… Еще до того, как познакомился со мной.

– Он знал?.. – Фанни, судорожно отыскивая недостающие звенья логической цепи, могла лишь эхом повторить слова княгинюшки.

– Америго знал Шарлотту. Знал так близко, как мне и в голову не могло прийти.

Тут Фанни почувствовала, что и ее взгляд застыл, не хуже, чем у княгинюшки.

– Но ведь ты знала, конечно, что они знакомы.

– Я не понимала. Я слишком многого не знала.

– Неужели ты не понимаешь, о чем я говорю?

Миссис Ассингем отнюдь не была уверена в том, что Мегги так уж много знает даже теперь; она заметила, что та говорит необыкновенно мягко. Уяснив, наконец, что перед нею не вспышка гнева, не жар обманутой души, но всего лишь откровенное признание в прошлом неведении, пусть даже способном вызвать насмешку, старшая из дам в первую минуту едва смела поверить своему счастью; она впитывала это сознание, словно аромат нагретого солнцем цветка – дивный аромат уверенности, что все-таки не пришел еще ее судный день. Судить ее не будет никто, кроме нее самой, но это уж ее дело и ее беда. В следующее мгновение, однако, она внутренне залилась краской стыда – но не за свое минутное малодушие; она сперва подумала о себе, о том, что для нее дело пока «обошлось», а не о мольбе Мегги – отчаянной, неприкрытой мольбе.

– В общем и целом – да, дорогая моя крошка. Но не… м-м… не в связи с тем, о чем ты мне рассказала.

– Они были близки, понимаешь? Близки, – сказала княгинюшка.

Фанни вглядывалась в ее взволнованные глаза, выискивая в