Молодость может многое - Александр Сергеевич Омельянюк

без осадков. Потому температура воздуха постепенно повысилась до 14 градусов. Так что, утром приехав в высотку на Котельнической набережной и поздравив Варю с вручением ей букета цветов и подарка, Платон с сыном пошли гулять по бульварам, вынуждено теперь отказав дворовым мальчишкам в футболе

А вернулись они, когда все уже собрались, но не опоздав. За столом разместились все четырнадцать человек, включая всех детей.

Из семерых гостей было четверо парней и всего три девушки.

— Что-то у Вари слишком много ухажёров? — поначалу мелькнула у Платона ревнивая мысль.

Но по тому, что Варя в одном торце стола посадила его рядом с собой и их сыном, Кочет понял, что пока волноваться незачем.

— И что это я так взволновался? Ведь никто не мешает ей флиртовать в институте или ещё где-то в другом месте, в других компаниях, например?! — сам себя вопрошал он.

Застолье началось тостом отца Вари, продолжившись разнообразными вкусными закусками и новыми тостами гостей и членов семьи.

А затем по традиции перерыв заполнился танцами, правда, сначала начавшись музицированием на пианино сестёр Вари, исполнивших ей по одному короткому музыкальному произведению.

А вскоре Платон и вовсе успокоился, заметив явные две пары.

— Значит, у Вари, кроме меня, теперь здесь могут быть только два вздыхателя!? И одна свободная девушка на всех? Стало быть, если не считать меня, для Вари был запланирован как минимум один ухажёр?! Или он уже запланирован для шестнадцатилетней Клавы? Вряд ли! Ей ещё рано! И кто же он? — вычислял своего соперника внутренне опять распетушившийся уже подвыпивший Кочет.

И вскоре тот проявился в танцах, первым пригласив юбиляршу. Но, когда и второй парень пригласил Варю на следующий танец. Кочет понял, что их всё же двое.

— А это даже хорошо! Пусть соперничают друг с другом, а я со стороны посмотрю на их потуги! — решил он.

Так что Платону, к его удовлетворению достойные партнёрши в танце не достались. И тогда он нарочно пригласил Клаву, которая согласилась с нескрываемой радостью, ведь она очень любила танцевать.

Уже выросшая Клава танцевала легко, была весьма подвижна и податлива на движения партнёра, сразу откликаясь на них. Танцевать с нею было одно удовольствие.

В танце Платон почувствовал, что девушка вся трепещет от его прикосновений, и не отводит от него восторженный взгляд своих зелёных глаз. Она, словно свободное такси, сверлила Платона своими озорными огоньками, призывая занять себя. И Кочет вдруг неожиданно почувствовал, что влюбляется в неё. Особенно, когда она распустила свои густо рыжие волосы, а её твёрдые девичьи груди своими острыми сосками упёрлись в его молодецкую грудь.

И тело Кочета откликнулось в брюках восстающей плотью. Клава это почувствовала своим упругим животиком, от чего у неё расширились глаза и она ещё сильнее и откровеннее прижалась к Платону. Её даже не смутили, направленные в этот момент на неё укоризненные взгляды сестёр, матери и гостей. Поэтому Платону пришлось вместе с перевозбудившейся девушкой временно выйти на кухню, чтобы якобы попить водички и остыть.

— «Платон! А ты, оказывается, здорово танцуешь! У меня ещё не было таких, заводящих меня партнёров! Теперь я лучше понимаю сестру!».

— «Ну, ты! Заводная понималка, угомонись! Люди же кругом!» — вслед за ними вошла в кухню любовно ворчащая Надежда Васильевна.

И Клава вышла, оставив Платона один на один с матерью, сразу обратившейся к нему:

— «Платон! Ты пойми меня, как мать! Я не хочу, чтобы Клава повторила участь Вари! А ведь она давно в тебя влюблена! Не дури ей голову, пожалуйста, не давай надежду! А её влюблённость в тебя постепенно пройдёт! Да и Варю этим не нервируй!».

— «А я и не знал! Всегда относился к ней, как к младшей сестрёнке! Так что между нами ничего быть не может!» — приятно удивившись, ответил Кочет, выходя из кухни.

А Клава уже кружилась в вальсе с другим свободным парнем, вскружая и ему голову. А Платон любовался ею со стороны, в этот момент думая только о ней:

— Какой же Клава становится красавицей?! Ещё пару — тройку лет, и она станет настоящей секс бомбой!? А ведь в детстве она была, чуть ли не гадким утёнком?! Но мне пока на всякий случай надо держаться от неё подальше!

Но не успела музыка стихнуть, как Варя объявила Белый танец, сразу пригласив на него Платона, чтобы опередить Клаву. А та, поняв сестру, обиделась и вместе с не танцующей Ксюшей вышла в другую комнату.

И Надежда Васильевна воспользовалась случаем, пригласив на танец мужа, став ведущей парой танца.

— «Ну, что, Дон Жуан! И Клавке голову вскружил?! И сам, вижу, поплыл?!» — пристально взглянула Варя в ещё томные глаза Платона.

— «Да нет! Она сама что-то себе придумала! А я тут не причём! Только вот немного меня разморило от такого кайфа! Так всё хорошо! И друзья, видно, у тебя хорошие!» — неуклюже оправдывался Кочет, пытаясь перебросить камешек из своего огорода в огородик Вари.

— «Ну, ладно, не обижайся! Пригласи теперь на танец Ксюшу! А то она бедняжка аж вся испереживалась, глядя на вас с Клавой!».

И Платон повиновался:

— «Ксения Александровна! Приглашаю вас на танец!» — широко улыбаясь, шутливо пригласил Платон двенадцатилетнюю девочку.

И та мигом изменилась в засиявшем от радости лице, грациозно подав Платону свою девичью руку с изящными музыкальными пальцами.

Так за пальчики и вывел он её на средину комнаты.

— «А вот и гвоздь программы! Кочет в своём курятнике!» — видимо завистливо пошутил кто-то из парней.

Но танцевали они, придерживаясь пионерской дистанции. Однако, в отличие от сестёр, Ксюша плохо поддавалась воли партнёра, всё время норовя делать свои па. Раскрасневшаяся Ксения пригласила потом на танец шестилетнего Славика, а Платон — Надежду Васильевну.

Однако вскоре заревновавшая Клава взяла у всех реванш, поставив дефицитную пластинку с рок-н-роллом в исполнении Элвиса Пресли, чем несказанно удивила родителей и порадовала всю молодёжь, первой начав танцевать и выдернув в центр круга Платона.

— Ну, Клавка, и даёт жару! Знает ведь, что я обожаю рок?! Ну, теперь, народ держись! Я хоть сейчас поддатый, но оторвусь по полной! — осмелел Платон, поняв, что сейчас стесняться некого.

И тут же он вспомнил, как давно, в отсутствие дома Вари, имел неосторожность научить любопытную Клаву многим движениям этого танца, объяснив, что в нём главное — импровизация!

А Клава уже разошлась, совершая ритмичные заманчивые движения. И Платон не устоял, скинул пиджак и начал подыгрывать ей, входя в раж. Тут уже не выдержали и другие, вступив в танец. Платону было приятно видеть,