Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

Последние месяцы своей жизни Тито прожил, в общем-то, одиноким человеком. Единственное живое существо, которое всегда было рядом с ним, был его пудель Билл. Ночью он забирался к президенту в кровать и грел ему ноги. Билл был потомком пары пуделей, которых подарил Тито еще президент Кеннеди.

Несмотря на одиночество, Тито был окружен множеством людей, которые заботились о его жизни и безопасности. Особенно большая ответственность ложилась на тех, кто отвечал за здоровье и питание маршала. Интересно, что в первые 25 лет после войны у Тито фактически не было личных врачей. И только в 1970-х годах их количество стало быстро расти: сначала их было двое, потом трое, потом четверо, они работали «вахтовым методом» — двое по две недели. За всю жизнь Тито сменил 14 персональных медиков. Но он не был дисциплинированным пациентом.

Долгое время четверо врачей Тито дежурили через день. В их обязанность входило разбудить Тито в 5.30 утра, поинтересоваться его самочувствием и дать ему необходимые лекарства. Затем он шел на массаж, потом получал инсулин и садился завтракать. Дежурный врач должен был также наблюдать за приготовлением еды для президента и пробовать ее. Вечерний массаж проходил в 19.00, после чего Тито смотрел какой-нибудь фильм. Это прочно вошло у него в привычку.

Когда Тито засыпал, дежурный врач должен был несколько раз заходить к нему в спальню и контролировать его состояние. Это Тито очень не нравилось, он жаловался, что не может спать, если кто-то ходит у него по комнате. Была идея поставить в его спальне телекамеру, но Тито ее категорически отверг. Его можно было понять — у него и так почти не осталось частной жизни.

В конце жизни за президентом присматривали шесть врачей, два анестезиолога, два физиотерапевта (сестры Грбич) и три медика, отвечавшие за различную аппаратуру. Итого — 13 человек. Плюс различные службы в других ведомствах. Был создан Химико-токсикологический институт, который занимался химическим, бактериологическим и токсикологическим анализом продуктов, из которых для Тито готовили пищу.

Что же касается пищи, то Тито, как настоящий житель Балкан, с трудом представлял свою жизнь без обильной и «тяжелой» крестьянской еды. Он больше всего любил жареную свинину. Обычно для него и его гостей зажаривали крупных свиней — весом в 50–60 килограммов. Его личный повар Бранко Трбович вспоминал, что еще когда свинья жарилась, Тито приходил, тайком отрезал большие куски жирной свинины и с огромным удовольствием съедал их тут же с куском хлеба^[771].

Пока они не рассорились, Йованка тоже следила за ним. Иногда они вместе садились на диету, но даже тогда не могли отказаться от яичницы с салом, домашней колбасы или жареного ягненка.

В мае 1977 года Тито исполнилось 85 лет и его в третий раз представили к ордену Народного Героя. Отмечалось также 40-летие его избрания генсеком КПЮ. Газеты объявили о начале выхода 40-томного собрания сочинений Тито.

Предисловие Тито к своим сочинениям было напечатано в югославских газетах, и в мире его сразу же заметили. В нем маршал предложил реабилитировать руководство КПЮ во главе с Миланом Горкичем, репрессированное Сталиным. Он впервые упомянул о Горкиче после многих лет молчания. Но по-прежнему непримиримо относился к Хебрангу и Джиласу. «Джилас и сейчас не стесняется наносить вред своей Родине, в которой пользуется всеми правами бывшего руководителя», — писал Тито^[772].

Джилас продолжал правозащитную деятельность и сильно раздражал югославские власти. «Он немного шизофреник, — заметил как-то Тито, — …и охотно сел бы в тюрьму. Он ждет, что опять окажется в центре внимания всего мира… Но мы не можем терпеть это бесконечно, мы должны его остановить»^[773].

Тито представили программу мероприятий по дискредитации Джиласа. Проблема представлялась актуальной, поскольку в Нью-Йорке должны были выйти мемуары Джиласа «Война». В этой книге он рисовал далеко не ту историю войны, которую изучали в югославских школах, а образ маршала Тито значительно отличался от канонического.

В связи с этим в югославских газетах планировалась публикация статей и воспоминаний участников войны о том, каким был Джилас на самом деле, о его ренегатстве и борьбе против партии, а также письма тех, чьих родителей или родственников Джилас расстрелял во время войны. Пропагандистские операции планировались и для заграницы. Предлагалось, например, собрать все послевоенные статьи Джиласа, в которых он прославлял Сталина, и опубликовать их^[774].

Возможно, Джиласу снова пришлось бы сидеть в тюрьме, но в октябре 1977 года в Белграде открывалась Конференция по безопасности и сотрудничеству в Европе, и Тито, чтобы создать у иностранных делегатов позитивное впечатление о Югославии, объявил амнистию. На свободу были выпущены 725 заключенных (из них 218 «политических»)^[775]. Что касается Джиласа, то за него, по слухам, вступилась Маргарет Тэтчер — в то время лидер консервативной оппозиции в Британии. В декабре 1977 года Тито принимал ее в Белграде и был буквально очарован ею. «Я вообще-то не доверяю женщинам, которые вмешиваются в политику», — заметил он при этом. «А я и не вмешиваюсь, — ответила она. — Я и есть сама политика». Тито пришел в восхищение от этого ответа. Во время разговора Тэтчер довольно цинично объяснила ему, что Джилас в тюрьме будет для Тито куда большей проблемой, чем на свободе, потому что в отношениях Югославии и Запада могут возникнуть сложности. Тито принял этот аргумент, и Джиласа не арестовали^[776].

Тем временем торжества по случаю 85-летия Тито продолжались. Сам он с присущим ему юмором как-то заметил, что от всех этих почестей он чувствует себя царьком африканского племени. Однажды, встречаясь с коллективом фабрики по производству орденов, Тито сказал, что у него скопилось более 90 орденов, из них 16 югославских наград. И если бы он их все надел, то пришлось бы их цеплять даже на спину. «Я стал бы похож на Бокассу», — посмеивался маршал. (Жан-Бендель Бокасса — в 1966–1979 годах президент, потом император Центрально-Африканской Республики (Империи). Отличался любовью к роскоши и наградам. По слухам, был людоедом.) А еще, продолжал Тито, «у меня есть 12 золотых и бриллиантовых ожерелий, которые очень искусно сделаны. Особенно одно, которое мне подарил персидский шах. Из Кореи тоже хорошее, но от шаха — богаче»^[777].