Богова делянка - Луис Бромфилд

сих пор еще нет церкви и ни одного священника, правда, ходят слухи, что появился странствующий проповедник, очень надеюсь, что это только слухи, так как мне совсем не хотелось бы, чтобы Йорг снова распалялся. Похоже, что в его случае распутство и религия прекрасно сочетаются — разврат толкает его в церковь, и церковь в разврат. Поскольку как с тем, так и с другим здесь слабовато, жизнь течет мирно.

Поговаривают, что сюда собирается Генри — кузен Йорга, — чтобы в компании с Йоргом открыть лесопилку и сыромятню. Той и другой здесь очень не хватает, и не исключена возможность, что твоя кузина Эльвира закончит свой жизненный путь в богатстве и довольстве».

Только раз еще упомянула она в письме Полковника: «Мы не часто видимся с Полковником и его женой. Полковник и Йорг не сошлись характерами. Йорг считает того чудаком и говорит, что здесь вовсе ни к чему пыжиться, как Полковник, который держит конюшню и слуг. А миссис Макдугал все так же пуста и легкомысленна и не слишком-то умна».

Эльвира учила своих младших читать и писать, шить и готовить. Эльвира же наставляла их в правилах веры — не эмоциональной веры, которую избрал их отец, а более умеренной, исповедуемой епископальной церковью. Из всех детей одна только Марианна — двойняшка пышноволосой Сапфиры (той, что собирала в свою сорочью сумочку всякие сокровища) — сочла веру матери слишком холодной по своему темпераменту. Из Мэриленда приехал двоюродный брат Йорга, Генри; приехал он с деньгами, и вместе с Йоргом они построили лесопилку и сыромятню, которые сразу начали давать хороший доход. Когда наконец в городке была построена методистская церковь, распутство и религия вновь одолели Йорга, но Эльвира больше уже не прислушивалась к его самобичеванию. После смерти кузена Генри, который умер, упав с чердака лесопилки, она оказалась слишком занята ведением дел обоих предприятий и нянченьем внуков, которые прибывали на свет с головокружительной быстротой. Один за другим женились и выходили замуж ее дети, сыновья становились отцами и дочери — матерями, так что в семьдесят лет у нее было сто три внука; она знала, что Йорг имеет сверх того много других внуков, а сколько — этого он и сам не знает. Из ее собственного выводка методистка Марианна, похожая на отца, вышла замуж за выходца из Новой Англии по фамилии Уиллингдон, который приехал в Пентленд преподавать в школе, но бросил учительство и пошел работать к Ван Эссенам, что оказалось несравненно более выгодным. Он был трезвый, уравновешенный конгрегационалист и не верил ни в ад, ни в прочие глупости. «Как раз то, что нам надо, — писала Эльвира своей кузине Мэри, с которой не виделась уже двенадцать лет, — уж он-то сумеет прибрать к рукам людей вроде Марианны и ее папаши. С ним не покуролесишь».

3. КОНГРЕГАЦИОНАЛИСТ И МЕТОДИСТКА

С дагерротипа, увиденного Джонни впервые, когда ему было двенадцать лет, на него смотрели два лица — желтые, древние и злобные. Дагерротип был сделан в день их золотой свадьбы, когда Ему — Томасу Уиллингдону — было восемьдесят три года, а Ей — Марианне Уиллингдон — семьдесят два. Но Джонни показалось, что на самом деле они гораздо старше, потому что выглядели они как пара старых-престарых орлов, таких старых, что только одному богу известно, когда они появились на свет. Лица были безобразны, но, вглядевшись, вы понимали, что когда-то эти люди были благообразны, а может, даже красивы. Рты у обоих провалились и отвисли, крючковатые носы напоминали клювы хищных птиц, а острые подбородки сильно выдались вперед. Вне всякого сомнения, эти пожелтевшие лица могли принадлежать только ведьме и колдуну. К старости конгрегационалист и методистка стали очень похожи друг на друга, словно навязчивая идея, неотступно преследовавшая обоих, постепенно переделала строение их лиц, столь непохожих вначале, и придала им под конец жизни эти резкие, твердые и жесткие очертания.

Вначале, до замужества, Марианна была похожа на своего отца Йорга Ван Эссена. Те же энергичные красивые черты, излишне — но самую малость — красные и спелые губы и, пожалуй, слишком яркий румянец. Пылкие женщины при взгляде на ее отца, когда тот был молод, в расцвете сил и даже в пожилом возрасте, приходили в возбуждение. Щеки их вспыхивали, и пульс учащался. Сами того не замечая, они вскидывали голову, и глаза их загорались. Словно сам вид его — даже когда он не подозревал об их присутствии — сулил неиссякаемые, дух захватывающие наслаждения. Так же действовала на сильных мужчин и его дочь Марианна, тревожа и приводя их в приятное возбуждение. Когда Томас Уиллингдон впервые появился у них, чтобы помочь ее отцу в деле управления лесопилкой и сыромятней, ее лицо еще не было старым, морщинистым и злым. Она казалась не созданной для тесных корсажей и пышных, шуршащих юбок. Ей следовало бы ходить голой на радость окружающим. Точно таким был и ее отец в молодости. Но только мать, мудрая Эльвира, понимала это — видела ее насквозь. Все остальные: братья и сестры, отец — беспутный, не слишком умный Йорг, соседи — считали, что Марианна просто истеричная, взбалмошная девица, падающая в обмороки и посещаемая виденьями. Когда ей было восемнадцать, в поселок к ним явился пророк Илья Данкер проповедовать свое безнравственное и пагубное учение. Это был высокий, мускулистый, черноволосый и чернобородый человек с яркими губами, и, когда он двинулся со своей проповедью дальше, Марианна убежала из дому, чтобы последовать за ним. Одна только Эльвира догадалась, куда она пропала. Эльвира оседлала лошадь и поскакала вслед за пророком, чтобы забрать дочь домой, и целый месяц потом ни на минуту не спускала с нее глаз.

В конце месяца Томас Уиллингдон поселился в доме Ван Эссенов, и Марианна влюбилась в его камейный профиль. Пророк был забыт.

Трудно представить себе людей более несхожих, чем этот только что появившийся на их горизонте молодой человек и основатель секты данкеритов. Оба были высокого роста, но пророк обладал широченными, мускулистыми плечами, тогда как Томас Уиллингдон был долговяз, сухопар и жилист. У этого новоанглийца была точеная голова, тонкий с горбинкой нос и тонкий, но красиво очерченный рот; он носил бакенбарды, был белокур, аристократичен, нервен, подчеркнуто вежлив, однако в недостатке воли упрекнуть его было нельзя. Он обладал внутренней силой, только за этой силой чувствовались холодок и расчет, словно страстей для него не существовало, а все желания были взвешены и продуманны. Никто никогда не видел его веселым или рассерженным. Лицо его неизменно выражало зловещее спокойствие.