Солнце, вот он я - Чарльз Буковски

БР: Потому что вы объективно изучаете лошадей?

БУК: Нет, я взял на вооружение определенный метод и… нет, я не проболтаюсь. Но если буду его придерживаться, выйдет очень хорошо.

ДЖО: Вы же на почте работали, да?

БУК: Да. Три года письмоношей, потом два года перебивался случайными мелкими заработками. Женился между делом на миллионерше — так вышло. Когда выписали из больницы, взял и написал где-то полсотни стихотворений. Сказал себе: «И что мне с ними делать?» Поэтому я заглянул в журнал «Трейс» и сказал: «Что ж, вполне можно их отправить куда-нибудь и кого-нибудь оскорбить». Поэтому я поискал и нашел этот журнальчик — «Арлекин», в этом техасском городке, — и сказал: «Какая-нибудь старушка наверняка — ей не нравятся грязные слова или такие стихи», понимаете. «Вероятно, ей подавай рифмы, и живет она в розовом домике с канарейками — я ее, наверно, разбужу, вот и поглядим, что будет». Я отправил здоровенный пакет — навсегда запомню, как в ящик его опускал. В ответ пришло письмо. Большое и толстое, где сообщалось, что я ГЕНИЙ. И они напечатали сорок штук. Оказалось, там красивая молодая женщина, которой по наследству светил миллион или около того. Я этого, конечно, не знал. И мы стали туда-сюда переписываться. Наконец встретились, поженились, и вот тут, когда мы приехали в ее родной городок, я обнаружил, что она им… э-э-э… владеет. Только ничего не вышло. Упустил я миллион. Но вы меня про почту спрашивали — я немного отвлекся; три года носил письма, потом познакомился с этой дамой, а потом одиннадцать лет оттрубил сортировщиком. И вот бросил девятого января и стал литературным ловчилой.

ДЖО: Это я знаю, я знакома с человеком, который очень хорошо знает вас. У вас есть знакомый по имени Вернер? Преподает в университете Калифорнии в Лос-Анджелесе.

БУК: Возможно.

ДЖО: Смуглый такой…

БУК: Француз?

ДЖО: Точно.

БУК: Ага. Я его раньше Французиком называл. Да, я его знаю.

ДЖО: Он вас просто обожает.

БУК: Обожает, вот как? А ведет себя так, будто ему хочется в меня харкнуть. Да, мы с ним время от времени пиво выпиваем. Нормальный. Да… работу на почте пришлось бросить, потому что она меня прямо убивала. Поэтому я написал роман «Почтамт». Его напечатают тут и в Германии. На английском издателем будет «Блэк спэрроу пресс», а на немецком — «Кипенхойер и Вич».

ДЖО: Кто будет переводить?

БУК: Карл Вайсснер — он переводил «Заметки старого козла»^[63] на немецкий. «Заметки» сначала печатали в старом лос-анджелесском «Оупен сити». Немцы меня почему-то полюбили — нравится им то, что я пишу. В Германии я очень популярен.

БР: Мне нравились какие-то ваши колонки в «Оупен сити», но некоторые были… ай, ладно… а потом я натыкался на какого-нибудь «Замерзшего человека», и это было здорово.

БУК: Знаете, я писал по одной в неделю, хотелось мне или нет. Хорошая была дисциплина. «Заметки» в виде книги меня порадовали. Очень красиво сделано. И была рецензия в «Шпигеле», а у него большой тираж — это вроде немецкого «Ньюсвика». Хорошие отзывы. «Почтамт» выйдет в декабре, на Рождество. Он про почти четырнадцать лет ада. Но я не писал его… как бы выразиться… по-сволочному. В основном он такой юмористический, но и боли в нем хватает — я старался эмоциям особо не поддаваться, а просто записать, как оно было. В те годы случалось много смешного и трагического.

БР: Кстати, я вот что вспомнил. Каков на сегодня лучший послужной список для поэта? Вы знаете хороших поэтов, преподающих в колледже? Вы бы посоветовали молодому парню поступить в колледж, заработать степень и преподавать?

БУК: В старину я бы сказал — нет. Но теперь, похоже, на кафедрах английского завелась новая порода, они очень хорошие писатели. Удивительно. Почти все — преподы с пылу с жару. Я знаю одного, его зовут Бикс Блауфусс. Печатался в «Лаф литерари». Преподает английский и очень хорошо пишет. Еще один преподает в колледже штата Калифорния в Лонг-Бич — Джеральд Локлин^[64].

БР: Он будет в первом номере нашего издания.

БУК: Он очень хорош.

БР: Да, мне тоже так кажется.

ДЖО: А Хиршмена^[65] вы знаете?

БУК: Да, знаю. Он раньше английский преподавал.

ДЖО: В Лос-Анджелесском университете.

БУК: У него очень разные работы. Меняет стили. Вот смотрите: Локлин одевается в рвань, больше похож на студента, чем на препода, и все равно очень человечный. И Локлин, и Блауфусс.

БР: То же самое можно сказать?

БУК: Ну. Они очень вольные. Скорее студенты, чем преподаватели. И очень человечные, но я обоим говорю: «Ребята, они до вас доберутся, и это, знаете ли, только начало. Вы поосторожнее, не лезли бы вы в кампусную политику, чтоб вас новая ситуация не заглотила».

БР: Они могут как бы в расплав уйти…

БУК: В расплав, да, метко сказано. Но они еще на месте. Так что пока не виновны.

БР: Карл Шапиро — по-моему, он написал статью в «Лайбрари джорнал», которую потом цитировала «Л.-А. таймс». Он считает, что студенты не читают теперь, как раньше читали, в прежнем поколении, и…

БУК: Он не читает или студенты?

БР: Студенты.

БУК: Ну, он, наверное, об этом знает больше меня.

БР: А вы чувствуете, что студенты столько не читают?

БУК: Наверное, да. У меня есть друг, Стив Ричмонд, так он хотел попробовать — мы с ним писали стихи на щитах. Семь футов на три с половиной. Подвешивали их на веревках. Но он очень странный парень. Я как-то вечером проходил мимо его лавчонки — шел к моей детке, — и он эти щиты снял. Идея была в том, чтобы снова заставить людей читать — сделать покрупнее и полегче, чтоб видно было. Но он очень переменчивый. Он эти щиты сорвал. Не знаю, что с ними потом сделал — сжег или в океан рыбам пустил.

Стив Ричмонд

БР: А у него лавчонка до сих пор?

БУК: Ага, только пустая, там ничего нет. Очень странный он…

БР: А я-то надеялся заскочить и поглядеть на нее.

БУК: Ричмонд к тому же вполне себе писатель. Или раньше был — сейчас мало пишет.

БР: Раз речь зашла о вашем ребенке…

БУК: Ей шесть — она не от миллионерши.