Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий - Венди З. Голдман

Многих работников заводов коммунисты отказывались призывать к участию в государственной кампании по займам. В одном из отчетов отмечалось, что их настроения «были почти такими же, как настроения рабочих». Некоторые игнорировали партийную дисциплину и высказывались против займов. В Брянске один коммунист, работавший на токарном станке в механическом цехе завода, заявил на митинге: «Для чего нужен этот заем? Зачем нам нужна вторая пятилетка, если мы ничего не получили от первой? Сейчас невозможно жить. Пусть улучшится положение рабочих, и тогда мы подпишемся на новый заем и выполним вторую пятилетку». На профсоюзном собрании завода им. Марти старый рабочий — член партии — встал и объявил: «Снабжение рабочих все хуже и хуже. Рабочего кругом прижимают. Снижают зарплату». Достав свой партийный билет, он бросил его со словами: «Вы мне рот не заткнете». Работница текстильной фабрики в Иваново — коммунистка отказалась идти на партийное собрание, посвященное подписке на госзаем. «Я не пойду, и не подписывайте меня», — заявила она. «Везде одни жулики. Нигде нет справедливости. Если вы подпишете меня, я выйду из партии». Многие рабочие-коммунисты, глубоко оскорбленные растущей дистанцией между рабочими и начальством, считали, что бремя займов должны нести более привилегированные слои населения. Один рабочий-коммунист кожевенного завода в Клину заявил: «Пусть подписываются начальники, у которых больше зарплата, и которые имеют собственные магазины». Другой кандидат в члены партии на том же заводе сердито отреагировал на попытки активистов включить его в список на заем. «Вы нас накормили? Вы нам дали хлеба?» — спросил он. Вы умеете агитировать на займы. Вы толстые, сытые и довольные, а мы голодные. Да, сейчас каждый голодает. Пока вы не стоите вместе с нами в очередях, пока вы получаете другой паек, и пока вы не исправите ситуацию, ни один рабочий не подпишется ни на копейку».

Многим членам партии совесть не позволяла убеждать рабочих продолжать жертвовать собой во имя индустриализации. Когда в 1933 году начался очередной рост цен, политику партии рабочим разъясняли на партсобраниях. Один член партии в замешательстве заметил другому: «Как мы можем это объяснить рабочим, когда некоторые из них получают так мало?» Когда в 1932 году повысили нормы выработки на Каменской бумажной фабрике в Московской области, на одном из таких собраний рост цен осудил нормировщик.

«Ни в одной капиталистической стране не эксплуатируют рабочих так, как на Каменской фабрике, — громогласно заявил он под одобрительные аплодисменты. — «Тут крадут у рабочих зарплату недовыписывают работу». Никто из членов партии, профсоюза или комсомола не сказал в ответ ни слова. Вскоре после собрания и нормировщик, и председатель завкома профсоюзов были уволены.

Некоторые рабочие-коммунисты осуждали политику партии и профсоюзов в целом. Егоров, член партии, рабочий фабрики «Парижская Коммуна» в Иваново резко осудил профсоюзы, заявив, что они «хуже, чем в капиталистических странах». А член партии на заводе им. Козицкого в Ленинграде сказал своим товарищам по работе: «Все их разговоры на собраниях — это пускание пыли в глаза. А потом они пишут в газетах о нашем активном участии». На машиностроительном заводе «Красное Сормово» в Нижегородской области член партии гневно выговаривал профсоюзному активисту ищущему поддержку среди рабочих: «Это ваш закон, ваша власть — вы делаете все, что хотите». Голод, хаос, падение уровня зарплаты, страдания рабочих и крестьян — все это оказывало чудовищное давление на рядовых коммунистов. Для многих из них становилось невозможным оправдать политику которая была причиной таких трудностей. Колебания и разочарование рядовых членов партии не могли не влиять на настроения партийных руководителей. В 1932 году зарождавшееся недовольство переросло в острую критику политики Сталина в области промышленности и сельского хозяйства.