Тринадцатый год. Часть четвертая - Вадим Барташ

– Да! – поспешно произнёс Николай. – Меня переводят туда из Семипалатинска.

– Ну, Омск – это ведь столица Сибири! – продемонстрировала свои знания в географии Слобожанская. – И я думаю, что там скоро появится своя постоянная оперная труппа. Кто-то мне об этом недавно говорил…

– Не уверен в этом, – ответил ей Николай.

Моршанцев и Слобожанская вновь напомнили о своём предложении посидеть в ресторане, но Николай и Надя ответили им на это очень неопределённо, по сути вежливо отказав, а когда они вернулись к себе в гостиницу, то дежурный им сообщил, что их час назад искал мужчина средних лет, который оставил для них какую-то записку.

Глава седьмая

Дежурный по гостинице на первом этаже замешкался, но вот наконец-то он нашёл отложенную записку и вручил её Николаю. Тот тут же её развернул и пробежал глазами, а затем поднял голову:

– А-а! Это от Михаила!

– От Казаченко?

– Да! От Михаила Емельяновича!

– И что в ней? – переспросила мужа Надя.

– Он приглашает на свои очередные посиделки. Заверяет, что там будут, как всегда, его друзья, и приглашён ещё один новый гость Он очень интересный человек. Но кто – это пусть будет сюрпризом. Имени этого гостя Михаил Емельянович раньше времени не хочет озвучивать.

– И когда эти посиделки состоятся?

– В воскресенье.

– Получается, уже завтра?

– Он написал, что это будет в ближайшее воскресенье.

– А мы пойдём?

–Сходим. Я думаю, что там действительно будет интересно. Тем более я там надеюсь повстречать одного из столичных журналистов. (Николай не сказал Наде, почему именно этого журналиста он хотел повидать, но тот у него действительно вызвал живой интерес. А вернее, последняя статья Калганова в «Санкт-Петербургских ведомостях» про нынешний Китай привлекла внимание Соколовского-младшего, причём она привлекла его внимание с профессиональной точки зрения. Хотя Николай и не со всеми выводами Калганова мог согласится, но по материалу этого журналиста чувствовалось, что тот неплохо разбирается в этой теме и знает Китай достаточно хорошо и как бы изнутри.) Я думаю мне будет не скучно у Михаила Емельяновича, – продолжил Николай. – Ну и ты, Надюша, мне ещё там сможешь спеть. Мне так нравится, как ты исполняешь романсы!

– Конечно! – и Надя не удержалась и при дежурном поцеловала любимого прямо в губы. Поцелуй у неё вышел страстный.

Они поднялись на свой этаж и зашли в номер.

– Чаю хочешь? – спросила Надя.

– Не возражаю.

Надя набрала номер дежурного и заказала чаю, конфет и печенья. Вскоре всё это принесли им в номер. Они попили чаю, ещё немного поговорили, и Николай первым пошёл спать. Надя хотела почитать, но что-то у неё начали слипаться глаза, и она решила то же пойти в спальню. Надев ночную сорочку, она легла в кровать и уже хотела выключить лампу, находившуюся со стороны мужа на прикроватной тумбочке, но у неё невольно соскользнул локоть, и она облокотилась о его плечо, и он очнулся. Надя не удержалась и обвила руками любимого и прильнула к его груди губами. Прильнула вновь к любимому. Поначалу правда она прильнула к нему осторожно. Но вот их губы встретились. Затем она спросила:

– Извини, я разбудила?

– Нет, ничего! Ты не устала? – прошептал Николай.

– Я не устала. Нисколько. Я тебя хочу…

– Что, прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас…

И они, забыв про долгий день и накопившуюся усталость, вновь слились в страстном порыве.

Кажется, сейчас они навёрстывали всё то, что упустили за те годы, когда были в разлуке.

***

В этот раз у Казаченко на квартире собрались почти все те же гости, только не было генерала Корнилова по причине его отбытия на новое место службы (Лавра Георгиевича направили в далёкую Маньчжурию).

Соколовских встретили уже как старых знакомых. Когда они пришли, один из гостей аккомпанировал на пианино, а другой, капитан Малышевский, обладая неплохим голосом (у него был мягкий баритон), исполнял арию боярина Шакловитого из оперы Мусоргского «Хованщина».

Гостеприимная хозяйка, супруга Михаила Емельяновича Маруся, как всегда накрыла стол, и Николай с Надей уселись на оставленные для них места. Рядом с Николаем сидел и помаленьку выпивал вишнёвой настойки Калганов Пётр Маркович, известный столичный журналист.

Вот двое гостей закончили исполнять арию, и капитану Малышевскому и его напарнику достались аплодисменты, а затем Казаченко предложил всем выпить. Его поддержали, но тут со своего места вскочил Швабмайер, тоже военный музыкант, как и Казаченко, и громогласно заявил:

– Господа, попрошу вашего внимания!

Гости притихли.

У остзейского немца Якова Адамовича был необыкновенно серьёзный вид.

Он откашлялся и наконец-то произнёс:

– Я ещё в прошлую пятницу написал рапорт о переводе меня из гвардейского Семёновского полка в строевую часть. Всё! Отыгрался, господа, я на трубе! Я больше уже не музыкант!

– И что, Яков, когда ты получишь ответ? – спросил Швабмайера Казаченко.

– Я его успел получить! Сегодня мне выдали этот ответ на руки!

– Так быстро? – хмыкнул недоверчиво Калганов.

– Всё правильно!

– И куда тебя направляют, Яша? – спросила Швабмайера супруга Казаченко.

– Я просился, что бы меня направили в часть, которую сейчас принял под своё начальство Лавр Георгиевич. И мою просьбу, слава богу, удовлетворили! Я теперь буду нести службу в Дальневосточном отдельном отряде! И, увы, но больше я не смогу с вами встречаться, друзья. Мне дали на сборы всего два дня. Я уже даже получил подорожные деньги.

– Поздравляю! – произнёс Казаченко. – Лавр Георгиевич – прекрасный командир! Под его началом большая честь служить! За это стоит выпить!

Казаченко поддержали.

Когда все выпили за новое назначение, Калганов переспросил Швабмайера:

– Яков, получается, ты отправляешься в Китай? Да ещё в такую «Тьмутаракань», как Маньчжурия? И на кой ляд?

– Пётр, – нахмурившись, произнёс Швабмайер, – ты достаточно циничен, я уж тебя знаю, третий год с тобой общаемся, но на этот раз постарайся меня всё-таки понять, и не подкалывать… Я – патриот! Причём настоящий, а не мнимый, как все либералы! И не задевай моих чувств!

– Патриот России? – в ироничной ухмылке скривил тонкие губы столичный журналист.

– Именно! Именно России! Потому что у меня есть родина! И она одна! Я присягал государю-императору и Российскому государству! И я хочу доказать, что для меня слова присяги – не пустой звук! Я знаю, что Лавр Георгиевич – боевой генерал. И он всегда там, где необходимо постоять за Россию и её честь! Вот я и принял решение быть под его началом и служить по совести России! Так что тебя в моём случае удивляет? – последние слова Швабмайер уже произносил в раздражённом тоне.