Моя биография. Три начала - Валерий Харламов

Вот и хоккей — это не только и не столько чемпионаты мира, захватывающие поединки ЦСКА со «Спартаком» или с «Динамо», сколько тренировки и тренировки, общение ежедневное, ежечасное с одними и теми же людьми. И прежде всего с партнерами по звену.

Пока, к счастью, мы еще не надоели друг другу.

Находясь на учебно-тренировочном сборе, на чемпионате мира, Борис, Володя и я стараемся сесть за один стол, в раздевалке наши места непременно рядом. Если кто-то из тройки идет получать или заказывать клюшки, то старается прихватить это наше главное оружие и для партнеров, все мы прекрасно знаем, какими типами клюшек (у клюшек разные углы, клюшки бывают для «леворуких» и «праворуких» хоккеистов) играют партнеры, у нас невозможна ситуация, когда бы кто-то забыл о друге, не предупредил его о чем-то, не позаботился о товарище.

С Борисом Михайловым и Володей Петровым играть легко. Даже в тех матчах, когда соперник попадается трудный: взаимопонимание, мастерство и работоспособность моих партнеров выше всяких похвал.

Мы понимаем друг друга не с полуслова, а еще быстрее. Я знаю, что они могут предпринять в то или иное мгновение, догадываюсь об их возможном решении, о направлении движения с шайбой по положению фигуры, по движению рук, конька или мимолетному взгляду — даже если смотрят они куда-то в другую сторону. Точнее говоря, я даже не столько знаю, сколько чувствую, что сделают они в следующую секунду, как сыграют в той или иной ситуации, и потому в то же мгновение мчусь туда, где ждет меня шайба, куда, по замыслу партнера, я должен выскочить через мгновение.

Мы знаем сильные и слабые стороны друг друга.

Знаем, как хотел бы сыграть товарищ в эту секунду. Не говоря ни слова, лишь переглянувшись, мы вырабатываем устраивающее всех решение — потеряв шайбу, знаем, кто должен бежать назад, на помощь защитникам, знаем, когда партнер устал настолько, что именно тебе следует «отработать» назад, хотя он вроде бы и ближе к своим воротам, в любой момент матча знаем, кому вступить в борьбу, кому атаковать игрока, владеющего шайбой.

Я играл вместе со многими мастерами, в том числе и с очень большими мастерами. И игра шла у меня хуже. Может быть, и потому, что я не спешил привыкать, присматриваться к манере их действий: знал, что это ненадолго.

Именно Володя и Борис сделали меня Харламовым, ибо они дополняют меня во всем. Когда я попал в тройку, у меня, по существу, был только один козырь — неплохая и, как говорили тренеры, нестандартная обводка. Всему остальному предстояло учиться — игре в обороне, добиванию шайбы, нацеленности на ворота.

Ребята не обижали меня своими поучениями, хотя к тому времени, когда я попал к ним, они уже были мастерами спорта, чемпионами СССР, а я только перворазрядником (мастером спорта я стал в тот же день, когда после победы сборной Советского Союза на чемпионате мира 1969 года мне было присвоено самое высокое в нашей стране спортивное звание — заслуженный мастер спорта СССР). Борис и Владимир играли на меня, за меня, играли без лишних слов, без упреков. Они спешили на помощь защитникам, когда, потеряв шайбу, я по неопытности не успевал вернуться назад, терпеливо ждали паса, к которому я поначалу не питал особого пристрастия. Они говорили мне, как, впрочем, и тренеры: «Играй по-своему, в свою игру, но и посматривай на нас, ищи нас на площадке».

Прошло время, прежде чем стал я видеть всю площадку, прежде чем появилось не просто желание, но потребность играть на партнеров, прежде чем научился я выдавать пасы, которые позволяли бы Петрову и Михайлову с удобной и беспроигрышной позиции атаковать ворота соперника.

Не стану говорить подробно, как сильны Петров и Михайлов, едва ли кто не слышал об этом. Не буду рассказывать и об игровом почерке этих хоккеистов — о них написано больше, чем о ком-либо другом из спортсменов.

Напомню здесь лишь еще о тех испытаниях, через которые прошло наше звено.

В сезоне 1971/72 года Анатолий Владимирович Тарасов, бывший в ту пору старшим тренером ЦСКА и тренером сборной, решил создать новое звено, где вместе с защитником Александром Рагулиным, полузащитниками (должность для хоккея непривычная) Геннадием Цыганковым и Анатолием Фирсовым были бы два нападающих — Владимир Викулов и Харламов. Одна из идей нового построения заключалась в том, что двое нападающих получали больший простор для маневра, а центральным нападающим становился в момент атаки тот из полузащитников, который оказывался на более выгодной для штурма ворот соперника позиции. Стоппер (он же центральный защитник) Рагулин должен был постоянно дежурить на «пятачке» у своих ворот, а бороться за шайбу в углы поля шли полузащитники. Тем самым обеспечивалась большая надежность обороны самого уязвимого места, с одной стороны, а с другой — возрастала атакующая мощь звена: и за счет двух центральных нападающих, и за счет большей неожиданности в построении атаки.

Когда Тарасов объявил о своей идее, армейцы находились на тренировочном сборе в ГДР, в Берлине.

Мы ужасно обиделись.

Случается, что тренер решает по-иному скомпоновать звенья. Но, как правило, реорганизация касается тех троек, игра у которых или не ладится, или, скажем, складывается не так, как хотелось бы тренеру. Но чтобы расформировать ведущее звено клуба и сборной…

Это не укладывалось в сознании.

Мы обиделись на тренера. Мы обиделись друг на друга: нас разбивают, а мы ничего не можем сделать.

Думаю, что особенно обидным решение показалось Петрову и Михайлову. Они — я боялся — могли подозревать, что я согласился на реорганизацию с легкой душой: я должен был теперь играть в компании с большими мастерами. Напомню, что несколькими месяцами ранее Анатолий Фирсов в третий раз получил приз, присуждаемый лучшему нападающему чемпионата мира. Рагулин и Викулов были не менее прославленными хоккеистами.

Борис и Володя не раз подходили к тренеру и говорили, что он не прав. Тарасов, однако, был непреклонен.

И по играм и по тренировкам было видно, что Михайлов и Петров и огорчены, и растерянны, и возмущены таким решением. Мне тоже было обидно за нашу тройку. Неловко чувствовал я себя перед моими партнерами: в конце концов, я пришел в звено последним — самым молодым и неопытным, ребята помогали мне, опекали меня, давали возможность поверить в собственные силы, а я, набравшись мастерства и опыта, покидал их теперь, чтобы играть с другими. И это происходило всего за несколько месяцев до Олимпийских игр, до первой нашей Олимпиады, на которую мы мечтали попасть, к которой шли вместе — подчеркиваю — шли более трех лет.

Дискуссии и обиды были серьезны, недоволен был тренер, недовольны хоккеисты, и это взаимное неудовольствие мешало играть и тренироваться… И продолжался разброд до тех пор, пока Анатолий Владимирович не сумел все-таки убедить нас, что в интересах и ЦСКА, и сборной СССР мы обязаны располагать двумя сильными пятерками.

— Неужели, — говорил Тарасов, обращаясь к Борису и Владимиру, — вы с вашим опытом, мастерством, трудолюбием, работоспособностью, доброжелательным отношением к молодым не сможете воспитать, вырастить еще одного Харламова? Вам все по плечу…