Руны земли - Георг Киппер

class="p1">– Еще как может, – усмехнулся Сигмунд. – Франки за несколько десятилетий войны победили саксов, перебили всех мужчин, а к мальчикам приставили своих годи. Теперь этот народ служит франкам и их Распятому богу. Просто вы верите, что, раз получилось собраться и услышать друг друга тогда, после Миклагарда, значит, получится еще раз! Хотите и власть конунга сохранить, и справедливость тинга оставить. Я не верю, что народ может видеть будущее, будущее видит человек, ты, я, толпа только разрушает.

– Думаешь, выстроить правила так, чтобы в стране все процветали, невозможно?

– Не знаю, но вижу, как по-разному конунги и бонды видят будущее. Харальд Косматый идет своим путем, насаждает свою власть и уничтожает власть тингов. Брат мой уехал в Гардархольм, и там люди, бегущие от конунгов, создают страну под властью народных собраний. Эйрик Свейский ищет средний путь – укрепляет свою власть среди сильных родов и одновременно дружит с тингом. Что окажется выгоднее для страны, станет понятно лет через сто или больше… Но сейчас… – Сигмунд холодно взглянул на Хельги. – Сейчас я скажу тебе, что так просто не отдам эту землю, кого бы вы там ни выбрали. Я удачно получил столько серебра, захватив всего-навсего дань, собранную за одну осень в Хольмгарде! Менахем заплатил мне по пятьдесят дирхемов[158] за девушку, а Месроп сказал Хуглейку, что в Багдаде они стоят по пятнадцать тысяч, то есть одна стоит там как триста здесь. Ты представляешь это богатство, Хельги? Если этот путь на Болхар подчинить себе, сколько серебра можно на этом получить? На этом месте можно так обогатиться, что никакой викингский поход в Энгланд и рядом не лежит.

– Ты хочешь богатства, а мы хотим отладить время этой земли, построить будущее.

* * *

В самое странное время, когда весна лишь становится летом, черемуха отцвела, все зеленеет, но луговых цветов еще мало, пчелам не хватает корма и они норовят разроиться – старая матка уводит половину семьи, оставляя гнездо молодухе. В эту пору белых ночей девять человек собралось для славной игры. Подняли чаши со ставленым медом, которому девять лет пришлось дожидаться, рубили поле игры на плоском камне, где двадцать четыре руны могли бы занять все места.

Двадцать четыре руны, рожденные Воденом для созидания смысла, на семьи давно поделились по восемь, где первая обернется девятой, а девятая благословляет победу, победа же через девять шагов приносит богатство.

Раскрасили девять ничтожных разметку игры на камне кровью жертв от низа и верха, омыли элем хмельным, сказали слова и создали образ, который давно обсуждали. Сказали по очереди то, ради чего совершают свой выбор. Все согласились, что каждый желает блага земле, на которой может построиться новое, но каждый скрепляет надежды с чертами правителя, в которого верит, и каждый верит остальным, что они не желают всем зла. Играли ради игры.

Решились и бросили кости, смотрели на числа, шесть граней – шесть чисел, три кости: если сложить все шестерки, снова получим девятку, назначили руны по счету.

Сам Тиваз удачи, отдавший руку в залог, давал им подсказки и сочетания ходов. Усматривали взгляды играющих лучшие соотношения, руны занимали свои положения. Полем игры был и камень, и вода, и воздух, и небесный огонь, и над всем этим Тиваз победы, справедливость познавший, пробуждающий честь, правящий броском и итогом.

Смирялись легко, не цепляясь к победе, снова играли, веря тому, что игра лишь игра, в ходе которой можно яснить, не споря, в поисках смысла. Искали ответ, не приходили к ответу. Искали слова, не веря словам. Вглядывались в человека, стоящего напротив, вглядывались в того, кто похож на тебя. Руна лишь знак, на древа кусок нанесенный, сама прорастает ветками в бездну, сквозь камень, сквозь время… Прямо здесь и сейчас растет древа ствол.

Смирялись играющие у корней расходящихся, каждый корень как дерево, вверх ли, вниз ли, растущее в бездну.

Мысль скакала с ветки на ветку, ястреб внимания с вершин созерцал далекие корни, в которых змеилось темное, водное. Норны вставали у трех тех стволов, сами как корни всего с именами неясными Урд, Верданди, Скульд… Молча играли норны с теми, кто руны бросал, де́вятью три вопросов им задавали, так что были они остановлены перед Судьбой, ликовали от Становления, немели пред Долгом.

Слушали дыхание времен девять песчинок, молчали, внимали. Ждали возможности хода, тысяча лет уместилась в столетие, столетие обернулось десятком, десяток свернулся в год, год меньше слова – руны бросок.

Тот камень, на котором руны бросали, в яму низвергли и закопали так, чтобы то, что поймать удалось, никто не пытался исправить.

* * *

– Эй, Инглейф, вернись! – услышал Инги далекий голос.

Он помнил, как бросал кости, видел числа, смотрел на небо и видел правильные ходы. Он двигал руны и снимал руны, выигрывал и отходил, ложился на шкуру медведя и смотрел в небо. Ему говорили, что пора вставать к игре, и он играл, не зная и не понимая, за кого ведет игру. Руны складывались в послания, послания продолжали жечь глаза, когда он ложился на шкуру.

Дисы, или хранительницы рода, стояли вокруг камня, касаясь его плеча. Люди в разных одеждах говорили вокруг на незнакомых языках, холод первозданной бездны покрывал его инеем. Руны горели углями.

Он вдруг проснулся и долго смотрел в темноту за балками дома. Сквозь тело шел поток мельчайших искр, от которого ныли кости, но он вновь провалился под землю, где под камнем светились те руны, которыми он двигал.

Тихие удары бубна вернули его из земли. Прислушиваясь к ним, он наконец ощутил тяжесть своего тела.

– Он возвращается, – услышал Инги голос отца.

– Ладно, схожу отолью, – проговорил где-то за его головой Ахти.

Удары бубна продолжились. Хельги был здесь, его голос был утомленным:

– Тебе надо вернуться.

– Я здесь, – прошептал Инги.

Через некоторое время он спросил:

– Я болел?

– Нет, ты просто долго говорил с рунами.

– Была какая-то игра. Кто выиграл?

– Земля выиграла.

Когда Инги смог встать, он увидел, что у его ног сидит Вади, годи Фрейра, чуть в стороне незнакомые люди молча созерцают огонь, в дальнем углу молится Месроп.

Инги вышел из дверей в сени, затем на свежий воздух. Было раннее утро, туман закрывал все вокруг, лес темной стеной поднимался над белой пеленой. Вниз по склону в плотном тумане угадывались далекая излучина реки и крыши Алдейгьюборга. Инги огляделся, пытаясь понять, как они сюда прошли, но дороги не было видно, да и дом незнаком. Из сеней вышла кошка, вслед за ней женщина с полотенцем и ковшом воды,