Наполеон. Голос с острова Святой Елены. Воспоминания - Барри Эдвард О'Мира

30 января. Отправился в «Колониальный дом». После нескольких вопросов относительно состояния здоровья Наполеона сэр Хадсон Лоу заявил, что косвенным путём, а именно как, губернатор не посчитал нужным объяснять мне, он выяснил, что здоровье генерала Бонапарта находится в гораздо худшем состоянии, чем я докладываю ему. Поэтому он желает, чтобы я, всякий раз, когда приезжал в город, сообщал г-ну Бакстеру или сэру Томасу Риду о состоянии здоровья Наполеона, что устраняет необходимость моего появления в «Колониальном доме». И что теперь я могу докладывать майору Горрекеру о состоянии здоровья Наполеона. В соответствии с полученным мною указанием сообщил майору, что после 20 января Наполеон не страдал сильной головной болью, поскольку я удалил у него зуб, что щёки Наполеона стали менее опухшими, что неудовлетворительная работа пищеварительного тракта приводит к сильным запорам, что у него наблюдаются симптомы расстройства пищеварения, такие как тошнота и скопление газов в желудке и в кишечнике, что боль в боку не увеличилась, размер ног не уменьшился, что в целом, хотя локальные боли в щеке не увеличились, коренного улучшения в его общем состоянии здоровья не наблюдается. Я также обратился с просьбой о предоставлении Наполеону небольшого дистиллятора для приготовления напитка, настоянного на апельсиновых цветках. Этот напиток действительно необходим Наполеону, и он был бы очень благодарен за предоставление ему дистиллятора. (Эта просьба, хотя неоднократно повторялась, так и не была удовлетворена.)

3 февраля. Прибыл транспортный корабль «Кембридж», доставивший печальную весть о кончине принцессы Шарлотты.

Сообщил об этой новости Наполеону, который выразил свою скорбь по поводу этого печального события. Он заявил, что вне зависимости от чувств, которые, естественно, возникли в связи с участью принцессы, чья жизнь оборвалась в самом расцвете её сил и красоты, когда её ждало самое прекрасное будущее, вместе с ней ушли и те надежды, которые он питал в связи с тем, что она могла бы добиться более либеральной политики в отношении него самого. Наполеон яростно поносил акушеров и выразил своё удивление тем, что простой народ не забросал их камнями до смерти. Он заявил, что всё это дело с кончиной принцессы выглядит странно. По-видимому, заметил Наполеон, были приняты все меры, чтобы лишить её всего необходимого для поддержки и утешения в её первых родах. Наполеон твёрдо придерживался того мнения, что несколько пожилых замужних женщин, которым часто приходилось рожать детей, должны были находиться у постели роженицы, чтобы успокаивать её. Если бы они присутствовали рядом с роженицей, то они бы поняли, что дела идут не так, как следует, и настояли на том, чтобы была оказана дальнейшая помощь. Для старой королевы совершенно непростительно, что она не присутствовала при родах принцессы.

«Леопольд примечателен тем, — заявил Наполеон, — что он ещё гарсон, совсем незрелый мужчина. Он не знал, что ему надо делать. Если бы не я, — добавил он, — Мария Луиза умерла бы точно таким же образом. Во время её родов я находился в соседней комнате, из которой я то и дело приходил к ней. Дюбуа, врач-акушер, подбежал ко мне, когда я выкроил для себя минуту для отдыха и полулежал на диване. На Дюбуа лица не было от страха, когда он сказал мне, что «императрица находится в состоянии крайней опасности, ребёнок оказался в положении неправильного предлежания». Я спросил его, встречался ли он когда-либо в своей практике с подобным случаем. Дюбуа ответил, что встречался, но очень редко, возможно, из тысячи случаев только раз, но сейчас он пребывает в состоянии сильнейшего отчаяния, ибо такой чрезвычайный случай происходит с императрицей.

«Забудьте о том, что она — императрица, обращайтесь с ней так, как вы обращались бы с женой мелкого лавочника с улицы Сен-Дени. Это единственное, о чём я вас прошу». Дюбуа тогда спросил: «Если кого-то из них двоих будет необходимо принести в жертву, кого я должен спасать — мать или ребёнка?» «Конечно, мать, — ответил я, — это её право». Затем я с Дюбуа подошёл к кровати роженицы, стал ободрять и успокаивать императрицу, насколько это было в моих силах, и держал её, пока акушер работал с хирургическими щипцами. Когда ребёнок появился на свет, он выглядел мёртвым, но с помощью обтирания и применения других средств он был возвращён к жизни.

Рождение ребёнка привело всю страну в состояние безудержной радости. При первом же выстреле пушки, извещавшем о происшедшем событии, всё население Парижа, находившееся всё это время в состоянии напряжённого ожидания, вышло на улицы, заполнило парки и принялось считать число выстрелов из пушки. Двадцать один выстрел означал бы рождение принцессы, а сто один выстрел — рождение принца. Как только прозвучал двадцать второй выстрел, парижане принялись сотрясать воздух пронзительными криками радости, выражая всеобщий восторг. Почти все державы Европы направили в Париж своих чрезвычайных послов, чтобы поздравить меня со счастливым событием. Император Австрии в качестве крёстного отца был представлен своим братом, герцогом Вюртсбургским, а император Александр направил в Париж своего министра внутренних дел, чтобы выразить удовлетворение по поводу знаменательного события^[61]. Если бы около бедняжки принцессы Шарлотты, — добавил Наполеон, — был кто-нибудь, кто вёл себя так же энергично, как я около императрицы Марии Луизы, то она была бы спасена.