Весна Византии - Дороти Даннет

― Ты полагаешь, что император сдастся?

― Ну, конечно. Разве ты не поверил тому, что слышал своими ушами? Император уже дал ответ ― и весьма неразумный. Разумеется, безоговорочная сдача, и бедняжка Анна в жены султану. Надеюсь, он не рассчитывает увидеть настоящую красавицу… Но условия совершенно невозможные и изложенные самым властным тоном: император требует таких-то владений и не примет ничего меньшего. Амируцес никогда бы такого не посоветовал. Султан в гневе уже собирался объявить общий штурм, пока Сара-хатун не утихомирила его.

― Он не смог бы взять дворец штурмом, если бы только Амируцес не отправил в тюрьму всех до последнего защитников Цитадели.

― Ах, да, доблестный капитан Асторре, ― спохватился Дориа с улыбкой. ― Конечно, нет. Наш канцлер не сделал бы ничего, что могло бы повредить его репутации. Ходят даже слухи, что он предложил в заложники Мехмету собственного сына, ― младшего, который приходится крестником кардиналу Бессариону. Конечно, Василий даже под пытками не согласится сменить веру, и кардинал постарается выкупить его. Желаете узнать что-нибудь еще? Тогда говорите быстрее.

Тоби также услышал топот приближающихся солдат и звон металла. Он думал обо всех тех вещах, которые Николас так и не успел сказать, и гадал, хватит ли у него сил сохранить молчание. Нельзя было заявить, что Юлиус жив и здоров и ждет с галерой и товарами в Керасусе, ― ибо тогда Дориа тут же сообщил бы об этом султану. Не стоило и отрицать, что они шпионы Узум-Хасана, ибо все равно это не помогло бы покрывавшей их Саре-хатун. Дориа винил Николаса в том, что тот разрушил его брак. Однако, благодаря Годскалку, Николас не трогал Катерину, покуда та сама не попросила о помощи. А теперь ее будут искать повсюду…

Оставалось надеяться, что Годскалк и все остальные сумеют спастись бегством. Так они условились заранее, ― на случай, если Тоби с Николасом не вернутся. Дату отплытия успели сообщить Юлиусу: что бы ни случилось, галера должна была отправиться домой восемнадцатого августа. А сегодня четырнадцатое.

Будь он человеком искренне верующим, Тоби помолился бы, чтобы его друзья успели попасть в Керасус до отхода корабля, а затем вернулись домой, в Брюгге, чтобы рассказать демуазель о гибели ее супруга и предупредить о грядущих неприятностях, ибо по сравнению с ними меркло все, что случилось в прошлом году.

Шаги затихли прямо перед палаткой, и Ной вновь откинул полог. Николас поднялся. Лицо его было бледным, но совершенно спокойным, как всегда в случае кризиса. Чернокожий паж вошел внутрь и, не обращая на Тоби ни малейшего внимания, торжественно объявил:

― Вот он.

Пятеро янычар вошли следом. С ними был не только Турсун-бек, но и его хозяин, великий визирь Махмуд. Янычары схватили Пагано Дориа, и визирь объявил:

― Ты нам солгал. Никакого оружия там нет. И когда наши люди отправились за ним, то попали в засаду и погибли все, кроме одного человека, который сумел спастись бегством и сообщить нам обо всем. Уведите его!

Словно молния ударила… Тоби, по-прежнему лежавший на полу, уронил голову. Адская боль пронзила его внутренности, и он с силой зажмурился, чувствуя, как слезы выступают на глазах. Затем боль прошла, но его все равно попеременно бросало то в жар, то в холод. Николас также раскраснелся и тяжело дышал, и лекарь заметил, что у его друга трясутся руки. Однако на лице его не было и тени удивления.

Ну, конечно же… «Его лучше не держать в числе своих врагов», ― так сам Тоби, помнится, говорил Джону. По неведению, Пагано Дориа решил, что они с Николасом одной крови. Возможно, и так. Но из них двоих именно Пагано Дориа оказался новичком в этой игре.

А генуэзец так до конца ничего и не понял. Возмущенный, он отчаянно пытался вырваться из рук державших его янычар.

― Неужели такова справедливость великих людей? Махмуд-паша полагается на слова своего секретаря? Эти глупцы допустили какую-то ошибку, а вы набросились на меня? ― Глаза его пылали праведным гневом.

Но великий визирь отрезал:

― Я здесь по приказу самого султана.

― Тогда вас обманул кто-то другой, ― взвизгнул Дориа. ― Я готов сам поговорить с ним об этом. Но не смейте хватать меня, как какого-то преступника. ― И, расправив широкие плечи, он едва не вырвался на свободу. Впрочем, солдаты тут же вновь схватили его.

― Султан не примет тебя, ― заявил Великий Визирь. ― Обвинение доказано. Только ты знал, где спрятано оружие. Ты сам сказал нам об этом. Значит, это ты подстроил засаду.

― Я? ― повторил Дориа. Похоже, он, наконец, начал понимать, что произошло. Кровь отлила от лица, если не считать ярких пятен на скулах. Растерянно заморгав, он уставился на Николаса. А тот улыбнулся ему в ответ.

Тоби не верил собственным глазам. Меньше всего им было нужно, чтобы их уличили в знакомстве с Дориа. Но ведь тот пострадает не один за свое двурушничество. Генуэзец, конечно же, не преминет выдать Тоби и Николаса. Даже если это ничем не поможет ему самому, он обвинит своих врагов в шпионаже.

Никто не сможет доказать, что они были не заодно. Нет, Дориа не избегнет своей участи. Но их двоих также ждет смерть.

Теперь, когда решающий миг настал, Николас застыл в полной неподвижности, почему-то глядя на Ноя.

― Дозвольте мне сказать, Махмуд-паша, ― воскликнул тем временем Дориа. ― Лишь один человек знал, где спрятано оружие ― моя жена. Я вижу, что она поделилась этим с кем-то еще. Я расскажу вам, кто устроил засаду.

― Я и не сомневался, что ты найдешь, кого обвинить, ― возразил великий визирь. ― Но разве ты сможешь это доказать? Уведите его.

Но Пагано Дориа не унимался:

― Я могу доказать это здесь и сейчас. Ваш собственный паж: подтвердит… ― И он обернулся в поисках мальчика.

Ной сделал шаг вперед, двигаясь с изяществом, которому, должно быть, обучил его сам генуэзец, глядя на него огромными светящимися глазами, столь памятными по Флоренции и по Модону… Затем взгляд его изменился.

― Мой господин, ― обратился чернокожий к визирю. ― Этот человек досаждает вам…

И, вскинув кинжал, он вонзил его прямо в горло Дориа.

Тоби закричал, ― но с губ его сорвался лишь шепот. Николас вообще не издал не звука. На лице генуэзца отразилось недоумение, и когда он упал, янычары от неожиданности едва успели его подхватить. Затем они уложили генуэзца на землю, и Турсун-бек, нахмурившись, склонился над ним.

― Он мертв или умирает. Султан…

― Султану это безразлично, ― проронил великий визирь и побранил пажа: ― Ах, дитя, дитя! О чем ты только думал? ― Но в голосе его не было недовольства. Должно быть, он не заметил всплеска любви, ненависти и тоски в глазах негритенка.