Сезанн. Жизнь - Алекс Данчев

Жа-де-Буффан является собственным домом Сезанна, и означенные росписи задуманы как часть декоративной отделки. Все они фактически находятся в одном помещении – большой изысканной гостиной в стиле Людовика XIV, которая по сей день хранит кое-какие прелестные следы тех времен, когда эта недвижимость была загородным особняком, принадлежавшим маршалу де Виллару, – мраморный медальон с его портретом венчает дверной проем.

В конце, противоположном окнам, просторная гостиная завершается полукруглым альковом. Эту апсиду украшают пять высоких узких панно.

В центре – портрет сидящего мужчины в кепке и черном костюме, в профиль влево; написан практически двумя красками и выполнен в совершенно свирепой [farouche] манере. Это отец Сезанна.

По обе стороны от него расположены четыре панно, изображающие четыре времени года.

«Весну» символизирует молодая женщина в красном одеянии, спускающаяся по ступеням садовой лестницы и с цветочной гирляндой в руках. На заднем плане видна декоративная урна на фоне предрассветного неба с тональными переходами от розового к голубому.

«Лето» представляет собой сидящую женщину со снопом пшеницы на коленях и грудой фруктов, дынь, инжира и т. д. у ее ног.

«Осень» несет на голове корзину с фруктами, а «Зима» – женщина, сидящая ночью у костра под ненастным небом, кусок которого усыпан звездами.

Картины эти, исполненные неловкой и незрелой рукой, в условной манере, близкой скорее к безвкусным подражаниям в духе Леопольда Робера, нежели к современным так называемым импрессионистическим веяниям, были написаны на стене в ранний период. И художник, вероятно сам не питавший никаких иллюзий по поводу их ценности, что делает ему честь, с издевкой подписал их: «Энгр».

Справа от камина, на стене, противоположной входу, всю панель занимает scène galante – галантная сцена в стиле Ланкре, но необычных размеров, являющаяся либо увеличением, либо интерпретацией некой старой гравюры. Человеческие фигуры в половину натуральной величины сидят под деревьями рядом с высоким пьедесталом, увенчанным женским бюстом. На переднем плане две фигуры, мужчина и женщина, очевидно, застыли в танцевальном па.

Слева от дверного проема гостиной, то есть напротив камина, на стене панель с великолепным пейзажем также в стиле XVIII века: могучие склонившиеся кедры с непомерно толстыми стволами написаны в духе декоративных задников Буше. В отдалении слева, на мрачном темном фоне, навязчиво выделяется мужской обнаженный торс, вид сзади, выполненный в откровенной манере.

Справа от этого дверного проема, на таком же зачерненном фоне, представлена религиозная сцена: Христос, склоняющийся над группой коленопреклоненных нищих; сцена написана явно под влиянием Эль Греко – в бело-серых тонах на черном фоне. Размером фигуры чуть меньше чем в натуральную величину. У нижнего края картины слева – две головы в натуральную величину: бородатый мужчина и женщина, никак не связанные с основной сценой. Справа – еще одна человеческая фигура, также в натуральную величину, в позе молящегося.

И наконец, под описанной выше галантной сценой изображена выразительная голова с длинными волосами, усами, клоком волос под нижней губой и маленькой бородкой – это портрет экского художника, убогого карлика по имени Амперер, с которого Сезанн написал еще несколько портретов – один был выставлен на последнем [1907] Осеннем салоне.

В дополнение к этой коллекции «декоративных украшений» я могу также упомянуть небольшое полотно в мастерской, расположенной на верхнем этаже виллы: на нем изображены вышедшие на прогулку женщины, одетые по моде Второй империи; сцена, видимо, скопирована с репродукции в какой-нибудь иллюстрированной газете.

За исключением этого последнего полотна, все картины написаны непосредственно на стенах. Но месье Гранель, чья щедрость не вызывает сомнений – ибо, по его словам, ему предлагали за «Времена года» весьма большую цену: 100 000 франков, – месье Гранель… предлагает отделить их от стен.

Я отсоветовал ему это делать. Ибо вынужден принять решение отнюдь не в пользу принятия столь щедрого дара. Я не хотел бы обсуждать здесь ни талант Сезанна, ни его творчество. И потом, разве он уже не представлен в Люксембургском дворце картинами, переданными туда по завещанию Кайботта?

Иными словами, я против этой затеи, но, вне зависимости от любого частного мнения о творчестве художника, нельзя отрицать, что представить его пустыми и банальными работами, которые сам он явно не принимал всерьез, – весьма сомнительный способ оказать ему честь^{113}.