Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни

Я говорю Гуддан, что такое смирение впечатляет. Она кивает.

– До Саркара правителей волновала только собственная слава, и я боюсь, что после него будет то же самое… – Гуддан резко замолкает, и я замечаю, что вокруг нас воцарилась тишина.

– Чего ты боишься, Гуддан, дорогая? – уточняет Май Наккайн, поворачиваясь к нам. В ее глазах блестит сталь. Я вспоминаю, что следующим правителем Пенджаба будет ее сын.

– Ничего, Май, – отвечает Гуддан исключительно вежливо. – Чего можно бояться в царстве нашего великого Саркара?

Май Наккайн тем временем рассматривает меня, прищурившись.

– А ты совсем не похожа на нашу Гуддан, девочка. У тебя кожа светлее и нос острее. С какой стороны ты ей кузина?

Сердце у меня отчаянно колотится. Я склоняю голову, изображая застенчивость.

– Со стороны матери, дочь моей двоюродной тетки, – говорит Гуддан. – Она в отца.

– А ты из каких мест в Кангре? – спрашивает меня одна из спутниц Май Наккайн. – Я там много лет прожила.

Гуддан открывает рот, но Май Наккайн ее останавливает:

– Она что, глухонемая? Пусть сама скажет.

Все поворачиваются ко мне. Заметно ли, что я взмокла? Я ничего не знаю о Кангре, кроме того, что этот край славен яблоками.

Но тут у входа в Диван-и-Хас начинается суматоха.

– Смотрите, – с облегчением говорит Гуддан, – вон идет наш Саркар.

* * *

Несмотря на толпу, я еще издали его замечаю. Он меньше ростом, чем рослые охранники, и одет очень просто – в абсолютно белые тюрбан и тунику, а поверх золотистый жакет. И все равно он излучает силу и мощь. На нем длинное жемчужное ожерелье и нарукавная повязка, которая под лучами освещающих зал факелов вспыхивает, словно огнем. Знаменитый Кохинур! Рядом с такой элегантностью яркая одежда сопровождающих махараджу придворных кажется вульгарной и броской.

Ближе всего из спутников к нему человек, одетый так же просто. В основном он кивает, когда Саркар говорит, но иногда начинает говорить сам, и тогда уже Саркар слушает.

– Это Факир Азизуддин, – шепчет Гуддан. – Ближайший наперсник и советник повелителя. Саркар ему больше всех доверяет.

Я удивлена.

– Больше, чем сикхским вождям?

– Саркара не волнует, какой кто религии. Его интересуют только способности человека и его преданность делу.

– Я думала, что Дхиан Сингх его любимый министр.

– Дхиан фаворит, конечно. Но Азизуддин особенный, потому что ему ничего не нужно от Саркара. Он отказывается от титулов, даров, земель… Живет просто, как полагается факиру, и правителя это восхищает.

Я с растущим интересом наблюдаю за Азизуддином. Как необычно ничего не хотеть! Не могу себе такого представить. Но запомню: Саркар больше всего доверяет тем, кто ничего от него не хочет. Я смотрю, как он дружелюбно касается руки Факира.

Может, таких махараджа и любит больше.

Саркар занимает свое место, и трубачи играют бодрую мелодию. Когда подходят придворные, повелитель говорит с каждым, смеется или хлопает по плечу. Невозможно не любить такого человека, даже если знаешь, что он одним-единственным словом может лишить тебя жизни.

Тут объявляют имя лаат-сахиба, Бентинка, – наверное, он ждал в пристройке. Иностранец входит в зал вместе со своими спутниками. Они странно выглядят: в плотных бархатных камзолах, а на горле туго завязаны галстуки. Я вытягиваю шею, чтобы лучше их разглядеть. Судя по словам Саркара, он считает британцев опасными и не заслуживающими доверия, но по его поведению об этом не догадаться: махараджа любезно встает, чтобы поприветствовать англичанина, хотя и так ясно, кто главный в этом дурбаре. Затем Саркар усаживает Бентинка рядом с собой. По его знаку подбегают новые носильщики вееров и начинают обмахивать генерал-губернатора. Приносят охлажденные напитки, вино в высоких серебряных ведерках со льдом, множество тарелок с едой. До меня долетает волна запахов мяса и плова, кебабов и бринджал бхарта[44]. Очень хочется есть. Я так волновалась с утра, что ничего не ела. Однако Бентинк отмахивается от большинства блюд, и мне обидно за Саркара: британцы не заслуживают его гостеприимства. Если появится шанс, обязательно скажу ему об этом.

Музыка становится громче. Танцовщицы кружатся и прыгают, в ночи разносится звон колокольчиков на их ножных браслетах. Гуль Бахар голодным взглядом смотрит на то, как женщины крутятся и вертятся, как их длинные косы летят по воздуху. Когда прислужницы предлагают ей еще вина, она резко отсылает их прочь. Я вижу, как губы бывшей танцовщицы шевелятся в такт словам песен: она знает их все. Неужели Гуль Бахар скучает по своей прежней жизни?

Разве та, кому повезло выйти замуж за Саркара, может хотеть чего-то еще?

Женщинам подают еду в порядке их важности. Май Наккайн первая. Гуддан уступает в ранге нескольким другим супругам, так что проходит некоторое время, прежде чем еду приносят и ей. Служанка направляется прочь.

– Погоди! – восклицает Гуддан. – А как же моя кузина?

Женщина извиняется и кланяется.

– Мне дали указания. Ее следует обслужить только после того, как поедят наложницы.

– Почему? – сердито спрашивает Гуддан. – Кто так решил?

Женщина опускает взгляд.

– Прошу прощения, рани. Я просто выполняю приказания.

– Ничего страшного, – шепчу я Гуддан. Не хочу, чтобы у нее были проблемы из-за меня.

– Ну ладно, – говорит она прислужнице. – Принеси мне еще курмы[45] и плова. И побольше паратх. Еще бринджала и мяса. И наполни мне миску кхиром[46] до самого верха. Да-да, неси всё подряд! – Она поворачивается ко мне, и глаза у нее мечут молнии. – Сегодня мы будем есть из одной миски, сестра, как в детстве.

Вот что еще мне стоит запомнить: как умно Гуддан обошла Май – ясно же, что оскорбление задумала старшая рани. Я негромко благодарю свою покровительницу и тщательно копирую ее движения, не желая давать Май шанс отпустить презрительное замечание. Я ем мясо маленькими кусочками и осторожно набираю рис, чтобы на мою чудесную юбку ничего не упало. Но я так напряжена, что на вкус еда напоминает пепел.

* * *

Музыка в Диван-и-Хас становится все громче. Вбегают танцовщицы с кривыми саблями и изображают битву, прыгая и крутясь так быстро, что фигуры кажутся пятнами шелка, разрубленными молниями. Зрители кричат от восторга. Генерал-губернатор смотрит, не отводя взгляда. Кажется, даже луна затаила дыхание.

Потом все заканчивается, и Саркар протягивает девушкам мешочки. Гуддан шепотом объясняет, что там золотая пыль. Я вижу, как плясуньи изумленно радуются, кланяясь ему. Гуддан говорит, что женщинам придется ждать, пока не уйдут махараджа и его гости. Надеюсь, они задержатся: не