Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Черчилль очень верил в самолеты. Они стали рассматриваться в качестве дешевого, эффективного и современного метода колониального контроля. Авиация могла доставить фугасы, которые остановят Ирак от распада на части. Двадцатифунтовые бомбы, сбрасываемые с летящих на малых высотах со скоростью 114 миль в час с бипланов «Де Хавилланд» (состоявших из продольного каркаса, зафиксированных колес и открытой кабины), должны были заставить бедных жителей пустыни платить налоги.

Во всем предприятии было что-то сюрреалистическое. Пока офицер спецслужб Джон Глубб наслаждался гостеприимством жителей племен, которые были чуть лучше нищих, он «чистосердечно сказал им, что готовит карту для использования при бомбежке, и что сам будет в ведущем самолете»^[1879].

Кажется, что на большинство современников наибольшее впечатление оказала техническая виртуозность контроля с воздуха, чем его моральные недостатки. Королевские ВВС продемонстрировали бомбежку «местных деревень»^[1880] в Багдаде и на авиашоу в Хендоне (Лондон). Правда, во время авиационных демонстраций не был показан разрушительный эффект попадания зажигательных бомб на тростниковые хижины арабов, проживающих на болотах.

Уинстон Черчилль «выступал за использование отравляющего газа против нецивилизованных племен»^[1881]. Но «воздушные репрессии» часто использовались в качестве удобной альтернативы наземному администрированию. Королевские ВВС частным образом признали: «Мы полагаемся на страх в более или менее суровой форме»^[1882].

В Вестминстере депутаты Парламента левого крыла выступали против этого «типичного для немцев и варварского метода ведения войны против невооруженных людей»^[1883]. Бомбы явно помогали углубить ненависть иракцев к чужестранной власти, и эта ненависть должна была сконцентрировать оппозицию и найти выражение в терроризме.

Несмотря на фракционное соперничество и министерскую путаницу, типичную для царствования Фейсала, Ирак продолжал выступать за некоторую степень национального суверенитета. Лейбористское правительство Рамси Макдональда предоставило его договором от 1930 г., который вступил в силу через два года, когда Ирак оказался в Лиге Наций. Великобритания сохранила контроль над обороной и некоторыми вопросами администрации на четверть столетия, но олигархия Фейсала получала гораздо больший вес в стране. Ираку было далеко до свободы, но он значительно ослабил имперскую хватку.

* * *

Подобный процесс шел и в Египте, где послевоенное восстание также стало катализатором, который ускорил номинальную независимость. «В котле варилось ведьминское зелье, — сказал лорд Милнер, — с тех самых пор, как ушел Кромер»^[1884].

Точки кипения оно достигло в 1914 г., когда британцы сорвали покров с протектората Кромера. Они отказались признавать главенство Оттоманской империи, сменили хедива султаном и открыто включили Египет в Британскую империю.

Из-за нарушения всех обещаний отпустить египтян, Британии пришлось удерживать крышку на котле на протяжении Первой Мировой войны. Помогал большой гарнизон, включая подразделения, которые хвастались такими прозвищами, как «Иорданские Хайлендеры», «Королевские Евреи-Фузилеры» и «Ноги Фараона».

Имперская власть установила законы военного времени, жестко контролировала газеты и наложила суровые правила на проведение собраний. Бары и кафе следовало рано закрывать. Ограничения налагались на собрания всех сортов — свадьбы, похороны и праздники в честь местных святых. Власти даже подавляли «заклинателей змей, акробатов, странствующих фокусников и подобных им участников восточных представлений»^[1885].

Сам конфликт вызвал дополнительные трудности — например, высокие цены и недостаток импорта. «Добровольцев» заставляли принудительно трудиться, что эффективно возродило трудовую повинность и барщину, нарушив британское обещание о том, что Египту не придется взваливать на себя никакой военный груз. Более того, верблюдов забрали на службу, а крестьянам пришлось выращивать зерно, а не более привлекательный хлопок.

1 600 британских чиновников едва ли чувствовали поднимающийся и нарастающий пар. Порой они еще и усиливали политические провокации личными оскорблениями. В британской резиденции, большом и неуютном здании с верандами, построенном для Кромера и выходящем на Нил, один высокопоставленный чиновник разговаривал с египетской знатью, сажая собаку себе на плечо. (А собака у мусульман считается нечистым животным). Однако британцы гордились, что обеспечили Египет лучшим правительством после того, как «римский префект сидел на великолепном троне Птолемеев»^[1886].

На самом деле гражданские служащие вроде Рональда Сторрса, эстета, чьи шелковые рыжеватые усы передавали «намек на дилетантство тем, как легко завивались на концах»^[1887], были неисправимо ленивы.

Сторрс, известный под прозвищем «Восточный Сторрс» (в честь торгового центра в Каире, не заслуживающего доверия), заявлял: он и его коллеги — трудолюбивые и честные работники^[1888]. Но и этот человек признавал, что работают они только до полудня. А остаток дня проводился в клубе «Турф» или спортивном клубе «Гезира», где присутствие любого египтянина являлось основанием для негодования^[1889].

Еще меньше была вероятность того, что в контакт с местными жителями вступят новобранцы службы, принятые в военное время, часто — «временные джентльмены». В любом случае британцы обманывались насчет возбуждения общественного мнения своей собственной цензурой — пресса, на которую был надет намордник, не ворчала.