Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

на террасе, сбросив промокшую одежду. Верхнего света не зажигали. В кухне при свечах, не так привлекающих внимание, начался сбивчивый разговор, когда говорят все разом, не всё произносится вслух, а главное, как бы подразумевается или утаивается. Колчин говорил с Толиком, одновременно Подопригора с Липой, Лавр с Витой. Между слов легонько звякала посуда, гудел самовар. А за рамами выбивала дрожь о карнизы нескончаемая вода небесная. И свет счастливых глаз Виты сопровождал все неловкие, будто скованные движения Лавра. Вдруг разом осеклись, стихли, когда Мушка подала высокий, чуть дрогнувший голос:

– А Костик? Где Костик? Его убили?

Все обернулись на худенькую подростковую фигурку со стульчика в углу.

– Господи, Мушка, что приходит тебе в голову? Неужто ты не имела бы права узнать о горе первой?

– Брось, Вита. Где он? Лавр, где Костик?

– Я не сообразил сразу, Вы ждёте здесь Евса?

Стали выяснять обстоятельства. Успокоили Мушку тем, что с ними при событиях в храме, о каких теперь при ребёнке говорили скупо и сдержанно, Константин не присутствовал. Вероятно, разминулись. Не застав их, найдя храм запертым, Костик направился домой, не решившись возвращаться на ночь к Лантратовым. Мушку, кажется, слабо убедили доводы, но успокоило, что жених её не участвовал в заварухе.

– Хозяюшки, кипятку бы. Продрогли мы.

– Что ты, Лаврушка, кипятку. Погорячее чего имеется?

Быстро-быстро, обжигаясь, на ходу и не присев, прихлебнули кто спирту, кто чаю. Подопригора вспомнил о синей сафьяновой коробке, оставленной в приделе. Инженер обещал позже отыскать кортик лесничего. В чаепитии мужчины втроём обсуждали, сколько времени есть на сборы, как действовать дальше, куда девать женщин с ребёнком. Не дав договорить, не выслушав мнений, решение объявил Колчин. Инженеру представлялось всё дальнейшее ясным, не подлежащим обсуждению.

– Не время соборно решать. Теперь доверьтесь и примите. Филиппу и Лавру отъезд не откладывать. Ты, Филиппка, прощайся, да ступай. Вот ключи. В башне геппнеровской переночуешь. Завтра воскресенье – отправлю тебя поездом с Виндавского. Имею знакомства в конторе вокзала. Билет до Воронежа добудем, одного-то и без билета сунешь. В Воронеже с нужным человеком встретишься. А с тобой, Лаврушка, сложнее, груз при тебе больно заметный. На вокзалы соваться не стоит. Сейчас же поклажу снесём на акведук, к сторожевому домику. Там баркас дежурит от речной флотилии. Речники знакомые по Мытищинскому узлу, думаю, сговоримся. Не один год знаемся, да и свои – старой веры. Ты тоже прощайся, Лавр. А вы, барышни, с молодым человеком добро пожаловать на время ко мне на Вторую Мещанскую. Тихо, тихо…не возражайте. Совсем не стесните. Квартира служебная, холостяцкая. Пустует, как мои на юг опрометчиво подались. Кто ж знал, что Советы так затянутся… Я в башнях, в келейке вот вдвоём с Подопригорой проживаю. Люди бывают так связаны с вещьми или с местом… Мне уже с геппнеровскими башнями не развязаться. А Вы, гостьюшка, стало быть, едва хозяева в путь-дорожку, домой возвращайтесь. Вот Филипп Вас и проводит. Я отправлю Лавра с грузом, да к протодиакону наведуюсь, ключ от храма сдам. Разузнаю, что там да как, и про Костика Вашего спрошу, и кортик лесничего отыщу, если утихло. Добро?

– Нет, Николай Николаич, не пойдёт.

– Не время перечить, Лантратов.

– Не оставлю я своих. Липа и Толик со мной едут, уже обговорено. Собирались мы днями по «железке». Но, быть может, и вправду, рекою лучше, – Лавр понизил голос и, затаясь, надеясь на один лишь возможный ответ, обратил взгляд на Виту, – Вы ведь едете с нами?

– Еду.

– Вон как у вас? Ну, и нечего медлить. Лаврик, идём-ка поклажу проверим, не промокла ли. Да в уборную бы заглянуть. А вы, девицы, вещички-то поживее собирайте, поживее. Спаси Христос за стопочку!

– Во славу Божию!

Мушка ринулась к Колчину, Вита удержала.

– Куда ты?

– Я сама сейчас туда побегу. К храму.

– Что ты, Мушечка, погляди дождь-то какой, едва до дому добраться. И нет Константина там. Вот Филипп отыщет попутку и проводит. А утром уж…

– Домой ни за что не поеду. Лучше к Евсиковым в Последний переулок.

– Делай как знаешь.

– Всё-таки едешь? Дина. Ты. Все уезжают…

– Я могла бы остаться, но что-то влечёт неостановимо. Иногда вдруг без твоей воли приходит внезапная решимость.

– Как знаешь…

– Идём собираться, Толик.

Когда проходили верандой в зал, Вита увидала свет в светёлке и двоих близко-близко друг от друга. Филипп одевал Липе на шею монисто. Видно, как юноша нежен, как девушка ласкова, как понятна и нескрываема обоими печаль расставания. Постаралась отвести взгляд, не смущать. Но почему-то долго щемило сердце. Будто закралась лукавость в ту картинку мимолётного счастья, обещание скорой встречи несло в себе обманчивость – расставание необратимо.

21

«Фильянчик»

Ближе к пойме Яузы, на спуске, земля стала вязкой и облепила ботинки и сапоги тяжёлой грязью; путники еле ноги передвигали. Сторожка смотрителей акведука, как и прежде, стояла на шишке-островке возле тракта, но в половодье к ней с дороги или с моста приходилось добираться лишь водой, на лодке. От высокого шеста на берегу до окошка домика протянута верёвка с колотушкой. Верёвку с берега дёргаешь, колотушка стучит в окно: будит смотрителя.

Огонёк в сторожке увидали издалека и дружно обрадовались. Прошли всего-то ничего: от тупика до реки, а вымокли насквозь, ступая неторопливо с драгоценным грузом. Потому стены крошечного домика пятерым путникам, перевезённым лодкой за два раза, показались Ноевым Ковчегом – тесным, тёплым и спасительным. От плеска в стены, от вида высокой воды повсюду, казалось, будто Ковчег и впрямь плывёт, а не стоит на крошечном островке.

– Ну, набилось душ Христовых, – смотритель уселся на ящик, поставленный на попа, наблюдая, как гости расселись на топчане, стуле и порожке.

– Ты, нонче дежуришь, Бармин? – стряхивая воду на пол с промокшей фуражки, поинтересовался Колчин.

– Не то ты на вахте, инженер. Дело говори.

– Назар Климыч, а дело такое: ничего не спрашивай.

– Так оно и понятно. Не станут люди ночью с дитём без резону блуждать.

– А выручить сможешь?

– Ну, коли по силам.

– Надо братию от Москвы подальше перевезти. Им бы до причала ближайшего. А там на пароходик и с Москва-реки на Оку.

– Вона, как далече.

– На ялике своём свезёшь?

– А ты чаво ж?

– Я остаюсь.

– Всё одно яликом пятерых не свезти.

– Климыч, как же?..

– Разве что баркасом?

– Да ты баркасом-то развернёшься? Яуза давно не судоходна.

– Весной нонешней как разлилась-то, сам видел. На пятьдесят саженей вышла. Берега прорвала. Баркасом пойдём.

– Ну, то лучше, от дождя укроетесь. Нет ему ни конца, ни края.