Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников

Это вызвало бурный гнев мятежников. Они начали допросы о Марине с угроз и оскорблений, а закончили это лихое дело изнасилованием всех подряд фрейлин, не желавших выдавать свою госпожу. Об этом говорит в своих записках немец Конрад Буссов.

Но когда на половине фрейлин появились знатные заговорщики, они прервали это форменное безобразие, учиненное над женщинами. Бояре якобы вывели Марину Мнишек из этого помещения, заперли в соседней комнате и выставили у двери вооруженный караул. Потом они каким-то образом доставили царицу, сильно испуганную, то ли пострадавшую, то ли нет, в руки польских послов и ее отца Юрия Мнишека.

В день страшного мятежа горожане долго громили дома, заранее помеченные особыми знаками, в которых жили поляки, гости на свадьбе царя и царицы. Погибли больше двадцати знатных шляхтичей, около полутысячи их слуг и оруженосцев. На излете мятежа, уже после расправы над Лжедмитрием, руководители заговора во главе с Василием Шуйским направили отряды стрельцов, подчинившиеся им, для защиты домов, занятых самыми знатными поляками. В первую очередь это касалось посла Гонсевского, магнатов Мнишека и Вишневецкого.

Потом польские послы и вельможные паны громко и гневно возмущались этими убийствами и погромами, однако думные бояре в ответ не нашли ничего лучшего, как обвинить во всех этих страшных бедах короля Сигизмунда Третьего. Дескать, по его наущению самозванец пошел войной на Москву и оказался на царском престоле. Услышав такое, послы дерзко напомнили боярам, что их король и сенаторы сейма были против помощи московскому царю, которого поддерживал только его будущий тесть Юрий Мнишек, вкладывая в его поход большие средства. А еще царю способствовали сами нерадивые московские бояре. У столичных вельмож отвалились челюсти, до неузнаваемости изменились лица, когда послы зачитали им вердикт, составленный магнатами и высокородной шляхтой.

По мнению Эдварда Радзинского, его содержание было примерно следующим:

«Это вы перед ним, царем Дмитрием, благоговели. Мы собственными глазами видели, как вы в этой самой палате рассуждали с ним о делах государственных и не изъявляли ни малейшего сомнения в его сане… Не мы, поляки, а вы – русские – признали этого бродягу царем… вы его встречали хлебом-солью, привели в столицу… вы его короновали, и вы же его убили… Вы начали и вы кончили… так не лучше ли вам смолчать и не винить других?.. За что же вы убивали наших братьев?! Они не воевали с вами, но помогали вашему Лжедмитрию… И доколе вы будете вопреки праву международному удерживать нас, вы с вашим новым царем останетесь виновниками кровопролития».

Ключевые слова этого текста стояли в самом его конце. Поляки уведомляли нового царя, которого еще не было на русском троне, о том, что никогда не простят ему кровопролития. Шуйскому аукнутся и убийства, и унижения поляков в Москве. В словах этого вердикта бояре услышали явную угрозу себе. Посему на случай новых осложнений с королем и магнатами они решили сделать всех поляков заложниками, держать под стражей послов, Марину Мнишек, ее отца Юрия, шляхтичей и их слуг, оставшихся в живых. В довершение всего заговорщики сочли необходимым восстановить попранную справедливость – отобрать у иноземцев все драгоценности, подаренные им самозванцем Лжедмитрием, чтобы никому более неповадно было разевать рот на чужой каравай.

После убийства Лжедмитрия в Москве наступило недолгое безвластие. На престол могли претендовать десятки князей из знаменитых родов Рюриковичей и Гедиминовичей. Главными кандидатами были первые думные бояре Василий Шуйский, Федор Мстиславский и Василий Голицын.

Ивану Никитичу Романову по прозвищу Каша не светило ровным счетом ничего. Он от всей души благодарил Господа Бога за то, что внял-таки совету брата Филарета, не стал доносить Лжедмитрию на главных заговорщиков Шуйского и Голицына. Но хитромудрый Каша все же успел поучаствовать в дворцовом перевороте. Узнав об убийстве Лжедмитрия, он через час-другой с несколькими десятками дворян, верных ему, въехал в Кремль и присоединился к победителям в мятеже.

Митрополит Филарет весь этот день, 17 мая, намеренно не выходил из своей московской резиденции и никого не принимал. Он всем своим видом показывал, что суетные мирские дела, всякие там боярские заговоры и перевороты, его уже давно не интересуют.

Бояре Голицын, Мстиславский, Куракин и другие сильные конкуренты Василия Шуйского решили на следующий день после восстания собрать утром народ на Красной площади, чтобы на место карманного патриарха Лжедмитрия предателя Игнатия поставить другого священнослужителя, человека, достойного этого высочайшего духовного сана, а потом на Земском соборе под его руководством избрать нового царя. Шуйский и его сторонники понимали, что победа на соборе будет проблематичной, потому и решили действовать на опережение. Заранее была составлена крестоцеловальная запись царя Василия Четвертого Шуйского.

Она не так уж и велика:

«Божиею милостью мы, великий государь царь и великий князь Василий Иванович всея Русии, щедротами и человеколюбием славимаго Бога и за молением всего освященного собора, и по челобитью и прошению всего православного христианства, учинилися есьмя во отчине прародителей наших, на Российском государстве царем и великим князем, егоже дарова Бог прародителю нашему Рюрику, иже бе от Римскаго кесаря, и потом многими леты и до прародителя нашего Александра Ярославича Невского на сем Российском государстве быша прародители мои, и посем на суздалской удел разделишась, не отнятием и не от неволи, но по родству, якоже обыкли болшая братия на болшие места седати. И ныне мы, великий государь, будучи на престоле Российского царствия, хотим того, чтобы православное християнство было нашим царским добро-опасным правительством и в тишине, и в покое, и во благоденствии.

И позволил есми яз, царь и великий князь Василий Иванович всея Русии, целовати крест на том, что мне, великому государю, всякого человека, не осудя истинным судом з бояры своими, смерти не предати, и вотчин, и дворов, и животов у братии их, и у жен и у детей не отъимати, будет которые с ними в мысли не были, также и у гостей, и у торговых, и у черных людей, хотя которой по суду и по сыску доидет и до смертные вина, и после их у жен и у детей дворов и лавок, и животов не отъимати, будут они с ними в той вине неповинны; да и доводов ложных мне, великому государю не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи, чтоб в том православное христианство без вины не гибло; а кто на кого солжет, и,