Зажги свечу - Мейв Бинчи

Ознакомительный фрагментналивает ей шампанское. Молодой энергичный банкир, который рассказывал ей, как они вместе поднимутся на самый верх лондонского общества, как все будут знать ее имя и завидовать ее удачливому мужу, теперь уже с плоскостопием и варикозом, ковырялся в зубах и бездельничал в местном отделении банка, где и просидит всю оставшуюся жизнь.

Все оказалось совсем не так, сплошная скука. Все было ужасно несправедливо и совершенно ничем не примечательно. Неудивительно, что ее лицо не выделялось на фоне других лиц.

Она посмотрела на книгу. Под прозрачной библиотечной обложкой покоритель женских сердец, с хлыстом в руке, прислонился к сучковатому стволу старой яблони. Сажать надо авторов за такие романы, подумала Вайолет.

* * *

Элизабет медленно брела из школы домой. Мисс Джеймс сказала, что мама заходила кое-что обсудить и что не надо волноваться, ничего страшного не случилось. Элизабет посмотрела на нее с сомнением. Да нет же, заверила мисс Джеймс, мама Элизабет приходила только для того, чтобы поговорить, что будет, когда все дети уедут из города в тихие места на море или на фермы. Но Элизабет не проведешь, она поняла: произойдет что-то страшное, что-то, о чем родители безуспешно пытались шутить, а сами говорили с ужасом, словно про пытки какие-то.

Услышав это слово впервые, Элизабет спутала его с «вакцинацией»: такое же длинное и вызывает ощущение опасности. Отец засмеялся и обнял ее, мама тоже улыбнулась. Нет, объяснили родители, эвакуация – это когда отправляют в деревню, чтобы падающие бомбы не навредили детям. Элизабет не понимала, почему родители не могут поехать в деревню вместе с ней. Отец ответил, что ему нужно ходить на работу в банк, а мама всхлипнула – и внезапно короткое веселье, вызванное перепутанными словами, закончилось. Отец сказал, что мама может поехать в деревню, ведь ей не надо ходить на работу. Мама в ответ заявила, что если бы она ходила на работу, то ей не пришлось бы оставаться никем целых пятнадцать лет.

Отговорившись уроками, Элизабет сбежала от них, но на самом деле достала старую куклу и принялась распарывать ее, стежок за стежком, заливаясь слезами и размышляя, что она могла бы сделать, чтобы снова заставить родителей улыбнуться, и что такого она натворила, раз они постоянно злятся.

А сегодня в ее сердце поселился еще один страх: кажется, мама из-за чего-то поругалась с мисс Джеймс. Мама и раньше считала мисс Джеймс глупой, поскольку та заставляла учеников петь детские песенки. «Здоровые девчонки десяти лет от роду поют дурацкие малышовые песенки!» – заявила мама, и мисс Джеймс вежливо ей ответила, но петь уже как-то расхотелось…

Элизабет не могла предсказать, когда мама будет счастлива. Иногда она бывала счастлива целыми днями. Однажды они ходили в мюзик-холл, где мама встретила старого знакомого, который сказал, что она когда-то пела лучше, чем любая певица в Лондоне. Отец слегка разозлился, но мама так радовалась, что даже предложила купить на ужин рыбу с жареной картошкой, и он тоже повеселел. Мама редко предлагала купить рыбу с картошкой, как делали в других семьях. А дома она готовила рыбу маленькими кусочками с кучей косточек, и есть приходилось странными ножами, которые даже и не ножи вовсе. Мама обожала эти ножи. Их подарили им с отцом на свадьбу, и она предупредила всех, что при мытье посуды ручки ножей нельзя опускать в воду. Элизабет не любила приготовленную матерью рыбу, костлявую, посыпанную сверху петрушкой, но радовалась такому ужину, потому что при виде ножей мама всегда приходила в хорошее настроение.

Порой, вернувшись домой после уроков, Элизабет заставала маму поющей, что всегда оказывалось поистине счастливым знамением. Еще бывало, что мама приходила в комнату к Элизабет, садилась на кровать, гладила тонкие светлые волосы дочери и говорила о своем детстве и о том, как читала книги про мужчин, совершающих героические подвиги ради прекрасных женщин, а иногда рассказывала смешные истории про монахинь в необычной монастырской школе, где все были католиками и верили в самые невероятные вещи, но маме разрешали гулять во время уроков по религии, а потому все было просто удивительно.

Вот только никогда не знаешь, обрадуется мама чему-нибудь или нет.

Сегодня мама писала письмо, что случалось нечасто. Элизабет подумала, что в письме может быть жалоба. Хоть бы не на мисс Джеймс!

– Мама, ты занята? – спросила Элизабет, настороженно подойдя поближе.

– Мм… – пробормотала Вайолет.

Худенькая десятилетняя девочка стояла около стола; ее короткие светлые, почти белые, волосы стягивал ободок, но, когда Элизабет нервничала, как сейчас, маленькие прядки выбивались и торчали, словно шипы. Ее лицо было одновременно белым и красным: вокруг носа и глаз бледным, а щеки горели алым.

– Я собираюсь отправить тебя к Эйлин, – сообщила мама.

Имя Эйлин Элизабет знала по рождественским открыткам, а еще по маленьким дешевым игрушкам на день рождения. В прошлом году мама сказала, что лучше бы Эйлин перестала слать ей подарки, сколько можно уже, ведь у самой Эйлин куча детей, где тут упомнить, кто из них когда родился?

– Другого выбора нет, – добавила мама.

На глаза Элизабет навернулись слезы. Если бы только знать, что можно сделать, чтобы остаться! Вот если бы ей повезло быть одной из тех девочек, кого родители не отсылают из города, или если бы они поехали вместе с ней.

– Ты поедешь со мной? – спросила Элизабет, пристально изучая ковер на полу.

– Господи, милая, нет, конечно!

– Ну может быть…

– Элизабет, не глупи! Я никак не могу поехать с тобой к О’Коннорам. Они в Ирландии живут! Ну кто поедет в Ирландию? Об этом и речи быть не может.

* * *

В четверг всегда царила суматоха, потому что фермеры, приезжающие на рынок, приходили с целыми списками покупок. Шон нанял глуповатого мальчишку по имени Джемми, чтобы помогал выносить товары со двора.

Эшлинг и Имон, увернувшись от бестолковых попыток Пегги схватить их и не обращая внимания на ее вопли, ворвались в лавку. Шон раздраженно вытер пыльной рукой вспотевший лоб. Ведь тысячу раз говорил, чтобы по четвергам детишки не мешались под ногами в лавке!

– Папаня, где маманя? Где маманя? – кричала Эшлинг.

– Где маманя? Где маманя? – вторил ей Имон.

Пегги вела себя ничуть не лучше: бежала за ними и хихикала.

– Эй вы, сорванцы, подите сюда! Вот ужо я тебя, Эшлинг, поймаю да шкуру-то спущу! Вам папаня сколько раз говорил, что запрет вас, если будете бегать в лавку по четвергам!

Фермеры, люди занятые и ненавидевшие тратить время на что бы то ни было, кроме сделок и обсуждений скотины,