Театр тающих теней. Словами гения - Елена Ивановна Афанасьева

Выбегаем к бассейну. Мануэла не выпускает из рук телефона, продолжает ругаться с правильной и неправильной полицией. Приходится мне как есть, в шортах и футболке — купальника на мне нет, только телефон на край бортика положить, по ступенькам спуститься в бассейн. Подплыть к распластанному телу, нащупать вену рядом с бархоткой на шее, зажать ее пальцем. И, повернувшись к Мануэле, покачать головой.

— Morta! — восклицает та, и продолжает лепетать в телефон.

Подплываю к лестнице, выхожу, отжимая волосы, оглядываюсь по сторонам в поисках полотенца. И пока консьержка все еще разговаривает с полицией, объясняя, как быстрее доехать до «Барракуды», издали рассматриваю тело.

— Женщина. Судя по корочкам на локтях, уже не юная. Хотя тело подтянутое.

— Это американка из блока «А». — Мануэла успевает разговаривать и с полицией, и со мной. — Вчера звонила, говорила, что должна прилететь, просила подготовить апартаменты. У нее свой брелок от ворот, DHL ей все ключи отправляла, я не заметила, как она приехала. Может, все ж еще жива?!

Отрицательно качаю головой. И вижу, что началось движение: кто-то из жильцов заметил произошедшее со своих балконов, машут руками, кричат, о чем-то спрашивают Мануэлу, на что та отвечает понятным мне словом morta. Кто-то уже на лестнице — пролеты двух открытых лестниц между тремя блоками жилого комплекса просматриваются насквозь, по ним уже бегут люди. Аншлаг этому печальному представлению обеспечен.

— Собиралась на свидание, ждала кого-то, кто за ней заедет. — Продолжаю свои наблюдения. — Жила одна. Недавно начался остеохондроз. Полотенца поблизости не найдется?

— Откуда знаете?! — удивляется Мануэла и семенит к окошку своей будки консьержки за полотенцем.

— Детективы давно пишу. Наблюдать научилась, — отвечаю, пытаясь хоть как-то отжать края шорт и футболки.

Мануэле мои детективы ничего не объясняют. Возвращается с полотенцем в руках, в таком же недоумении, как прежде.

Приходится объяснять:

— Платье на ней коктейльное, не дешевое. Шпильки. Ближайшие заведения, как я успела заметить по дороге сюда, недорогие, в таком платье, еще и с бархоткой с органзой, в них не пойдешь, overdressed получится, и на таких каблуках пешком не доцокаешь. Арендованных машин на стоянке, кроме моей, нет. Если вы говорите, что она только-только приехала из Америки, то вряд ли успела купить машину, а в аренду не брала. Значит, доехала на такси и ждала, что за ней кто-то заедет и повезет в более пафосное место. Винтажная бархотка на шее — явно не на рядовую встречу собиралась.

Вытираю протянутым Мануэлой полотенцем руки, подбираю свой телефон с края бассейна, подхожу ближе, делаю несколько фото на всякий случай.

— А остеохондроз? И что жила одна? — хлопает глазами консьержка, не понимая, как такие выводы можно сделать от одного вида спины.

— Платье с молнией сзади. Всегда застегивала молнию сама, некого было попросить, привыкла. Но сейчас до конца не застегнула. Видите, верхний край молнии болтается — рука не дотянулась. Левой снизу протянула язычок застежки сколько могла, дальше нужно было сверху перехватить правой рукой и застегнуть до конца, но правая не дотянулась. Вывод — или рука повреждена, но ни повязок, ни следов на руке не видно, или, что скорее, остеохондроз. Началось это недавно, иначе она бы придумала, как застегивать, или перестала покупать вещи с такими молниями сзади. А так как раньше справлялась, не заметила, что не дотянула до конца, а посмотреть на нее и помочь было некому — значит, была одна.

— Точно, она одна должна была приехать. Отца позже ждала, завтра-послезавтра, — подтверждает Мануэла.

Но я уже не слышу консьержку. Увеличив фото на телефоне, невольно машу головой — быть такого не может!

Пробую еще увеличить, не получается. И, едва успев отжать на себе одежду, снова иду к лестнице, оставляю телефон, спускаюсь в бассейн. Подплываю к мертвой женщине с другой стороны в попытке ближе рассмотреть ее руку.

И едва не захлебываюсь. Глотаю воду, судорожно гребу руками, чтобы удержаться на поверхности. Выплываю на мелкую часть. Откашливаюсь. Поворачиваюсь снова, не в силах поверить своим глазам.

Так не бывает.

На правой руке у мертвой женщины кольцо. Старинное. С особой вязью и кроваво-красным камнем.

Кольцо, которое я видела много лет назад.

На женщине из моего далекого прошлого.

— Говорите, она американка? — спрашиваю Мануэлу, снова выходя из бассейна.

Консьержка часто-часто кивает.

— По телефону она сказала, что из Америки должна прилететь.

На непонятном никому здесь русском бормочу:

— Так не бывает!

Уже отовсюду бегут люди. Кричат! На всех языках. Требуют немедленно достать несчастную из воды и откачивать.

Пытаюсь остановить соседей погибшей, сказать, что женщина мертва и трогать тело нельзя, нужно все оставить как есть до приезда полиции. Но слушать меня не хотят.

Красивый подтянутый мужчина, по виду слегка за сорок, прыгает в воду, подталкивает тело к бортику, где его принимает старичок с кривоватым носом, похожий на постаревшего мистера Бина. Около бортика суетятся дама в летах с внушительным бюстом, едва прикрытым намокающим парео, и темнокожая женщина моих лет.

Пожилой мужчина с отличной, скорее, армейской выправкой на хорошем британском английском говорит, что откачивать бесполезно. Но его не слушают, как и меня.

Тело переворачивают. Стараюсь не смотреть, но все же не могу отвести взгляда от некогда знакомого, разумеется, постаревшего за столько лет лица. Интересно, я так же постарела? И если бы это она увидела меня, то первым делом тоже подумала бы, что годы никого не щадят?

Дама с внушительным бюстом неуклюже и суетливо пытается делать искусственное дыхание рот в рот, но собственный бюст не дает ей дотянуться до рта потерпевшей. «Мистер Бин», похоже, говорит ей на португальском, что это бесполезно, но дама машет руками, отгоняя его и темнокожую женщину, мол, не мешайте. Выбравшийся из бассейна красивый мужчина отодвигает даму в парео, начинает делать искусственное дыхание сам, командуя, чтобы теперь уже темнокожая дама делала массаж сердца в такт с ним.

— Um — Dois — Três! Um — Dois — Três! Um — Dois…

Еще через несколько минут все же обреченно разводят руками. Все мокрые, все растерянные.

А я все это время, как зависшая на ноутбуке программа, смотрю на кольцо с кроваво-красным камнем на руке мертвой, не в силах пошевелиться. И поверить, что Так Бывает.

Что это она.

Женщина, которая сломала мне жизнь.

Morta.

Двенадцать минут

28 июля 1966 года

Двенадцать минут до конца основного времени.

Челка прилипла ко лбу. И тошнота подошла к горлу. В такой-то духоте.

— Белая как смерть! — Второй режиссер повернулся в ее сторону. Странно, что