Фернандо Магеллан. Том 1 - Игорь Валерьевич Ноздрин

с вином, тяжелые коричневые кружки. Доктор потягивал ароматную янтарную жидкость, блаженно жмурился, посапывал, как кот на печи. Неторопливый разговор заходил о погоде, ценах на рынке, городских новостях. Обсуждались придворные сплетни, предчувствие назревавших столкновений с англичанами и кастильцами за обладание южными морями. Несмотря на преклонный возраст, доктор сохранил в душе горячие порывы португальского дворянина, воспринимал как личное оскорбление испанские открытия в Новом Свете.

– Почему проклятым кастильцам суждено находить неведомые земли? – бранился лекарь. – Благодаря взбалмошному Колумбу, они владеют необозримыми пространствами и не подпускают наших моряков к континенту.

– Мы захватываем испанские корабли у берегов Африки, – напоминал Фернандо. – У Мануэла есть неисследованная Бразилия.

– Где испанцы чувствуют себя вольготно, – грустно соглашался доктор, словно от этого зависели его доходы.

Спор длился недолго. После высказанных проклятий врач утрачивал интерес к заморским колониям, не видел разницы между своим и чужим королем. Его родственники, как и близкие Магеллана, служили Фердинанду, зарабатывали деньги и почести колонизацией Америки.

Лучше сказать, – освоением заокеанских земель, ибо название континента, предложенное десять лет назад лотарингским географом Мартином Вальдземюллером в книге «Введение в космографию», не прижилось на Пиренейском полуострове. При дворах обоих королей говорили о «Новом Свете», «Земле Святого Креста», «Неведомой земле», «Западной Индии», «Земле Кортериалов»[3]. Картографы Франции, Германии, Голландии, Англии именовали Америкой южную часть континента. Лишь через тридцать один год после предложения Вальдземюллера, фламандец Герхард Меркатор напишет слово «Америка» на картах обеих частей материка. Что касается испанцев и португальцев, чьи корабли к тому времени обследуют каждую бухту, каждый камень у побережья, то они не придавали особого значения деятельности бывшего итальянского коммерсанта Веспуччи, хотя и назначенного с 1508 года «главным пилотом Кастилии». Такая нелепая случайность произошла из-за того, что расторопный издатель выпустил книгу от имени Америго. История чуть не забыла Алансо Охеду и Гонсало Куэлью, возглавлявшего испанскую флотилию, более пяти месяцев исследовавшую берега Бразилии. На первых картах восточное побережье южного материка называлось «Землей Гонсало Куэлью». Веспуччи плыл с ним простым астрономом, делал в исчислении долгот вопиющие ошибки, не допустимые для навигатора даже в те века.

Иногда в гости к Магеллану приходил отец Антоний с богословской книжкой или ужасным известием об отступничестве от истинной веры тех, кого назовут протестантами. На землях северной и восточной Европы крепло чувство национальной независимости, иного понятия Божественного Промысла, критической оценки деятельности церковных служителей. Выпучив маленькие глазки, священник срывающимся голосом рассказывал о вопиющем беззаконии еретиков, отказавшихся чтить останки святых.

– «Почитание мощей, – говорят отступники, – унижает достоинство Господа Иисуса Христа, единого ходатая Бога и человеков. Его заступничество в этом случае признается недостаточным». Но ведь святые молятся за нас на основании ходатайства Господа по силе принесенной Им жертвы, а не вопреки этому, – возмущался Антоний. – Апостол Иаков учил: «Молитесь друг за друга!», Павел просил верующих молиться за него. Неужели они унижали достоинство Иисуса, считали Его посредничество недостаточным? Еретики говорят нам: «Почитая святые мощи, вы чтите мертвое вещество». Мы уважаем не мертвое вещество само по себе, а живую силу Святого Духа, сделавшего мощи нетленными, целебными, дарующими чудесные избавления от недугов и болезней. Что вы на это скажете, сеньор Магеллан?

– С появлением еретиков мои доходы не изменились, – говорил Фернандо. – Что касается целебных свойств мощей, то я больше верю порошкам дона Педро.

– Это святотатство! – не унимался капеллан и вновь спорил с еретиками.

Офицер посмеивался, подбрасывал сомнения в молодую душу, с удовольствием следил за полетом мысли богослова. Когда Антоний успокаивался, они читали вслух полученную из Севильи книгу дальнего родственника Магеллана, состоявшего на службе у испанского короля. Она называлась «Книга Дуарте Барбосы», рассказывала об увлекательных приключениях в южных морях.

Дождь шелестел на улице, ветер бросал в стекло гроздья крупных мутных капель. Запертое в топке каминной решеткой, оранжевое пламя рвалось в комнату. На столе играли гранями стаканы. С жареной курицы на латунный поднос стекал жир. После ужина гость вынимал из кармана любимую книжку, – «Песнь песней» царя Соломона, влажными от счастья глазами читал кощунственные в своей прелести строки:

«Голова его – чистое золото; черные волнистые кудри – как ворон.

Глаза – как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве.

Щеки – ароматный цветник, гряды благовонных растений;

Губы – источающие текущую мирру лилии;

Руки – усаженные топазами золотые кругляки;

Живот – обложенное сапфирами изваяние из слоновой кости;

Голени – мраморные столбы на золотых подножиях…»

(Песн. П. 5, 11–15).

– Это все о Нем, о Господе нашем Иисусе Христе, – восхищался юноша. – Послушайте, как прекрасны поэмы! Книга посвящена матери Церкви и Господу. Нет на свете более возвышенной любви, трепетной, нежной, девственной:

«Как ты, возлюбленная, прекрасна и привлекательна

твоею миловидностью!

Твой стан похож на пальму, груди – на виноградные кисти.

Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился за ветви;

Твои груди были бы вместо кистей винограда, а запах от ноздрей,

как от яблок»

(Песн. П. 7, 7–9).

– За что ухватился? – подзуживал Фернандо.

– За пальму, – пояснял смутившийся Антоний, – за Церковь христианскую.

– А «груди – виноградные кисти» чьи? Церкви или Девы Марии? Священник становился пунцовым, отворачивался в сторону, читал строки, попавшиеся под руку:

«Вот зима уже прошла;

Дождь миновал;

Цветы показались на земле,

Время пения пришло,

Голос горлицы слышен в нашей стране;

Смоковницы распустили почки,

Виноградные лозы издают благовоние.

Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!»

(Песн. П. 2, 11–13).

– Странная любовь к Деве Марии, – удивился Фернандо. – Сейчас бы Соломона за такие слова сожгли на костре.

– Это надо понять, – объяснил Антоний. – Земной разум затемняет, искажает сущность небесной любви. Наша испорченная натура и природная страсть извращают песнопения. Необходимо возвыситься над плотью, обрести истинное блаженство в любви к Господу и Деве Марии. Разве вы не чувствуете потребности любить полным сердцем, жертвовать всем на свете, не ожидая вознаграждения? Любовь это… – не находя слов от переполнявшего душу восторга, он замер посреди комнаты с воздетыми ручками. – Это…

– Спроси у Гомеса, он мигом растолкует, – посоветовал Фернандо.

– Ваш приятель – богохульник и развратник! – возмущенно возразил священник. – На прошлой неделе притащил в храм чернокожую рабыню и потребовал окрестить. Ему грешно спать с ней, а так Бог простит за благое дело.

Капитан засмеялся.

* * *

Скандалист и любимец портового Лиссабона, Эстебан Гомес,