Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Игорь Ноздрин

Фернандо Магеллан

Ключ к приключениям

Текст подготовлен по изданию 2005 г. издательства «Скала»

© И. В. Ноздрин, текст, наследники, 2024

© Издательство «РуДа», 2025

© Л. Д. Магонова, художественное оформление, 2024

Часть II

Глава I

Зимние хлопоты

В маленькой мастерской, устроенной в сотни шагов от воды на каменистом берегу, стучали молотки, всхлипывала пила, звонко пело железо. В тесном дымном срубе, с дырами-окнами, крытыми мутными волнистыми стеклами, с раннего утра возились люди. Чумазые юнги раздували мехи горна, гремели задвижками вытяжной трубы. Желтые искры вырывались из печи, сыпались в стороны, летели на грязный пол, затухали на сквозняке. Распахнутая настежь и подпертая валуном, обитая парусиной дверь выпускала наружу скапливающиеся под потолком клубы дыма. От чада и копоти слезились глаза, чесалось в носу текли сопли. Промерзшие моряки тянулись к теплу, искали случая помочь кузнецам поднести из-под навеса дрова, придержать доски плотникам, работавшим за грубо сколоченными верстаками в дальнем углу от наковальни.

Потный, румяный нормандец с «Сант-Яго» Ричард Фодис неторопливо строгал длинную узкую доску. Отросшие до плеч русые волосы, схваченные засаленной тесемкой вокруг головы, колыхались, вторили движениям большого здорового тела. Зажав веснушчатыми лапами рубанок, утонувший в огромных ладонях, медлительный и неразговорчивый Фодис с удовольствием делал привычную работу, добродушно поглядывал на больного священника.

В драной рясе, с непокрытой головой и голыми ногами, жалко поджав тощие коленки, Антоний сидел на куче ароматных стружек, пахнувших свежестью расколотого дерева. Раскрыв единственную сохранившуюся у него ценность – Библию, францисканец водил по цветным строчкам тонким пальцем со сломанным ногтем, шевелил синими бескровными губами, читал вслух срывающимся голоском, хрипел и кашлял в кулачок, чтобы слюни не падали на страницы:

«Я пролился, как вода; мои кости рассыпались;

Сердце сделалось подобным воску, растаяло посреди внутренности.

Сила иссохла, как черепок; язык прилип к гортани.

Ты свел меня к персти смертной…»

(Пс. 21, 15–16).

Вьющаяся стружка змейкой ускользала из-под рук плотника. Ему казалось, будто дереву больно и оно зашевелится под серебристым ножом, сморщится, всплакнет глазами-сучками. Он потянул носом, почувствовал запах парного молока, сосновой смолы. Усталые глаза Фодиса удивленно расширились, в них заплясали бесенята-огоньки пламени печи, гудевшей ровно и сыто. Шумно раздувая ноздри, он глубоко вздохнул, поискал кувшин с молоком, но спохватился,  – отер ладонью лоб, почесал белесые волосики на груди, поправил доску. Антоний шелестел пожелтевшими страницами:

«Твои стрелы вонзились в меня, Твоя рука тяготеет на мне.

От гнева Твоего нет целого места в плоти моей, нет мира

в костях от грехов,

Мои беззакония превысили голову, отяготели на мне, как тяжелое бремя.

Смердят, гноятся раны от безумия моего.

Я согбен, поник, весь день хожу, сетуя;

Чресла полны воспаления, нет здорового места в теле.

Я изнемог, чрезмерно сокрушен; кричу от терзания сердца.

Господи! Пред Тобою все мои желания, дыхание мое не скрыто от Тебя.

Сердце трепещет; оставила сила, нет у меня света очей…»

(Пс.37, 3 – 11).

– Это написано обо мне,  – решил монах.

– Какие у вас грехи?  – не удержался Фодис.

Антоний вздрогнул, будто очнулся от сна, посмотрел на плотника затуманенным взглядом, словно видел его вдали на рыхлом сыром снегу.

– Если вы грешны, как же нам жить, надеяться на Царство Божие?  – с трудом подбирая слова, спросил нормандец.  – На вас нет и сотой доли грехов простого матроса.

– Болит,  – поморщился францисканец,  – вот здесь.  – Он коснулся груди, закашлял.  – На душе гадко.

– Это от простуды, а не от грехов,  – подсел к нему плотник.

Куча стружек разом опустилась, Антоний скатился на пол. Фодис легко подхватил его, притянул к себе.

– Разве можно ходить в такой рясе?  – укоризненно произнес он, брезгливо разглядывая рванье.  – Босиком по снегу… Неужели у вас нет теплой одежды?

– Я все роздал,  – простодушно ответил капеллан.  – Так ходил святой Франциск. Я буду, как он, пока не замолю грехи.

– У вас нет их,  – повторил плотник.

– Нет праведника без греха,  – покачал головой Антоний,  – на мне чужие грехи. Бог избрал меня агнцем-искупителем.

– Я сделаю вам сандалии на деревянной подошве,  – пообещал Фодис.

– Спасибо, Ричард,  – воспротивился Антоний,  – я не должен думать о теле. Надо молиться за колодников, за сорок человек, работающих в цепях.

– Адмирал позаботится о них: он заковал бунтарей, он и снимет кандалы. Пусть радуются, что живыми остались, поплывут в теплые моря, а не умрут на проклятом берегу вдали от родины.

– Он бьет их палкой по головам!  – пожаловался священник.  – Приказывает приводить по одному и бьет, бьет…

– Что делать с мятежниками, отказывающимися собирать хворост, возить воду на корабли? Сегодня один не пойдет, завтра – взбунтуются десятки!

– Нельзя истязать людей. Они созданы по образу и подобию Божию. Я сейчас прочитаю тебе…  – он начал рыться в Библии.

– Сами виноваты,  – равнодушно заметил Фодис.  – Офицеры насильно не вербовали дураков.

– Это моя вина!  – Антоний резко захлопнул книгу – Я не нашел нужные слова, не удержал от кровопролития. Бог послал меня для мира, а я посеял вражду. Нет мне прощения, пока люди не помирятся.

– Таким путем вы ничего не измените,  – усомнился плотник,  – не дотянете до весны, умрете от грудницы. Вон как дыхалка бухает, будто Маэстро Педро из пушки палит. Слабое у вас сердце, мышца у него тоненькая. Вас бы в Нормандию на молоко…  – Фодис шумно вдохнул смолистый воздух, прикрыл покрасневшие глаза.  – Дымом пахнет,  – определил он,  – столярной лавкой, очагом, кожей.  – Немного помедлил и нехотя добавил:  – Бог накажет виновного за людские мучения.

– Не надо наказывать,  – перекрестился Антоний.  – Я искуплю.

– Убивать себя – грех!  – напомнил Фодис – Это от премудрости. Старый еврей сказал: «Большие знания углубляют скорбь!» Вы много читаете, поэтому душа болит.

Монах подхватил:

«Род уходит, и род приходит, а земля пребывает во веки,

Солнце всходит и заходит, спешит к месту, где