Зодчий. Жизнь Николая Гумилева - Валерий Шубинский

…И медленно в комнату вошел, Покачиваясь и звеня, В железных перьях большой орел… Так медленно в комнату вошел И замер около меня. Камин зашипел и сразу погас, Так глухо заворчал рояль. Затянусь папиросой в последний раз И больше ничего не жаль. А может быть, еще вернусь назад, Оттуда, куда летим? Железные крылья свистят, свистят И воздух стал голубым. Поля, города и ленты рек, Гранитные скалы, синий снег, И кровь на снегу и снова снег, Паденье и быстрый бег. Сорвался и руки хватают тьму, А сверху — глаза орла… Там, в комнате, телу моему Хорошо лежать у стола. Август 1921 Ида Наппельбаум

Молитва

Н. Гумилеву

Ты правишь надменно, сурово и прямо. Твой вздох — это буря. Твой голос — гроза. Пусть запахом меда пропахнет та яма, В которой зарыты косые глаза. Пусть мертвые пальцы на ангельской лире, Как прежде врезают свой пламенный след, И пусть в Твоем царственном, сказочном мире Он будет небесный, придворный поэт. 1921

Поминальное

Я напрасно ходила в болотном лесу, Я напрасно искала на Лисьем Носу, Ты холмом безымянным в лесу не поднялся, И жасмином цветущим не стал — Ты в пучину морскую стрелою ворвался, Грозный смерч над собою поднял. И содрогнулись горы, закричала сова, И рябина упала вся в кровавых слезах, Ты виновным ушел безо всякой вины, И накрыла тебя у луны на глазах Прибалтийская пена волны Вся в брабантских твоих кружевах. 1985

Узел

В этом круглом, белом танцевальном зале На полу еще паркетном и зеркальном Янтари мои, как льдинки, грохотали И, катясь гурьбою под столы и кресла, исчезали. И тогда поэты весело и дружно На паркет ложились — янтари искали, Как ловцы таинственных жемчужин В бездне моря счастье добывали. И любимый наш Учитель падал на колено И, мешая вместе и стихи, и прозу, Сам с улыбкой гордой и всегда надменной Мне янтарик каждый подавал, как розу. А потом другое, страшное виденье. В этом самом доме, в пестрой галерее Обухом убило чье-то откровенье О расстреле диком, всем на потрясенье. Нет улыбки гордой и всегда надменной — Это было, было в доме на Литейном В мавританском стиле, богача Мурузи. Но и то, другое, — тоже на Литейном, В доме — саркофаге душам убиенным. А колдунья-память эти два виденья Завязала крепко в цепкий, вечный узел. 1990 Вера Лурье

На смерть Гумилева

1

«Никогда не увижу вас». Я не верю в эти слова! Разве солнечный свет погас, Потемнела небес синева? Но такой же, как все, этот день, Только в церкви протяжней звонят, И повисла черная тень. Не увижу тот серый взгляд! А последней зеленой весной Он мимозу напомнил мне… Подойду и открою окно: От заката весь город в огне.

2

Слишком трудно идти по дороге, Слишком трудно глядеть в облака, В топкой глине запутались ноги, Длинной плетью повисла рука. Был он сильным, свободным и гордым, И воздвиг он из мрамора дом, Но не умер под той сикоморой, Где Мария сидела с Христом. Он прошел спокойно, угрюмо, Поглядел в черноту небес. И его последние думы Знает только северный лес. 1921–1922

Осень

На смерть Гумилева

Иду быстрей по Невскому вперед, Куда, зачем, не знаю и сама, Но только прошлый не вернется год И будет новой снежная зима. Я вспоминаю Мойку всю в снегу, Его в дохе и шапке меховой И с папиросой дымною у губ, И то, как он здоровался со мной. Потом, прищурив глаз, лениво шел К столу, где мы садились в длинный ряд, Клал папиросы медленно на стол. Я не увижу больше серый взгляд. Из ресторанных глаз пронзает свет, Томительно зовут, зовут смычки. По Невскому проспекту сколько лет Отстукивают осень каблуки. 1921 Анна Ахматова

* * *

Не бывать тебе в живых, Со снегу не встать. Двадцать восемь штыковых, Огнестрельных пять. Горькую обновушку Другу шила я. Любит, любит кровушку Русская земля. 16 августа 1921

Из «Северных элегий»

Третья

В том доме было очень страшно жить. И ни камина свет патриархальный, Ни колыбелька нашего ребенка, Ни то, что оба молоды мы были И замыслов исполнены — ничто Не уменьшало это чувство страха. И я над ним смеяться научилась И оставляла капельку вина И крошки хлеба для того, кто ночью Собакою царапался у двери Иль в низкое заглядывал окошко, В то время как мы заполночь старались Не видеть, что творится в зазеркалье, Под чьими тяжеленными шагами Стонали темной лестницы ступеньки, Как о пощаде жалостно моля. И говорил ты, странно улыбаясь: «Кого «они» по лестнице несут?» Теперь ты там, где знают всё — скажи: Что в этом доме жило кроме нас? 1921, Царское Село Владимир Набоков

Памяти Гумилева