Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Новое национальное правительство Рамси Макдональда, которое дразнил легион Черчилля и била экономическая буря, поддержало Уиллингтона. В конце концов, его методы оказались эффективными. Он прикрыл «несогласных». Ганди, который был более склонен перестроиться, чем выступать против и бросать вызов британцам, вначале ограничил, а потом (в апреле 1934 г.) прекратил гражданское неповиновение.

Это разозлило Неру, который отмечал умение и склонность британцев подстраивать свои нравственные ценности под материальные интересы. Он хотел усилить сопротивление и угрожал порвать с махатмой, который подал в отставку из партии Конгресса (хотя продолжал в ней доминировать).

Так Уиллингтону удалось ослабить и разделить националистов. Однако он сам больше всего напоминал монарха из династии Бурбонов в последние дни старого режима. Это был серый и скучный человек, ленивый и надменный, но при этом учтивый, вкрадчивый, любезный и элегантный. Он любил грандиозные шоу и устраивал праздники, достойные Версаля. На одном из балов-маскарадов вице-король даже появился одетым Людовиком XVI в сопровождении жены, одетой Марией-Антуанеттой.

Уиллингтон с особым изяществом устраивал торжества в новом зале для торжеств с белыми мраморными стенами, красным полом из порфира и желтыми колоннами из яшмы. Его одежда была украшена золотой тесьмой, знаки отличия украшены бриллиантами, а шпага — драгоценными камнями. Всему этому соответствовали блестящие тиары, роскошный жемчуг и лиловые парчовые платья леди Уиллингтон. Она больше всего любила лиловый цвет и переоформила много комнат во дворце вице-короля — к отчаянию Лутьена, который называл это дурновкусием^[2242], а также говорил, что она может приделать эркер к Парфенону.

Вице-королева даже заставила махараджу Патьялы прислать ей лиловую туалетную бумагу — но краска потекла.

Сочетая хвастовство с репрессиями, режим Уиллингдона вызвал яростную ненависть у националистов. Один из них говорил об этом, как о балах-маскарадах и черном терроре^[2243].

Однако, как и обычно, британцы попытались смягчить принуждение примирением — в частности, при помощи Закона об управлении Индией от 1935 г. В соответствии с ним Бирма отделялась от Индии, а одиннадцати провинциям Индии предоставлялось самоуправление. Однако при чрезвычайных обстоятельствах губернаторы все равно могли свести на нет и подавить волю тридцати шести миллионов избирателей. В центре находились два всеобщих индийских Федеральных собрания, места в которых выделялись князьям, мусульманам, сикхам, неприкасаемым, женщинам и другим категориям граждан. Им предстояло контролировать все, за исключением финансов, обороны и международной политики.

На деле схема национальной федерации потерпела неудачу, поскольку князья, настроенные на сохранение привилегий, отказывались от участия. Но даже если бы она и сработала, вице-король оставлял за собой последнее слово. Он мог налагать вето на законы, увольнять министров и отменять конституцию. Поэтому целью закона стало разделить, обойти и перехитрить индийский национализм, чтобы не стать этапом «медленного бесконечного отступления»^[2244] из владений.

По словам преемника Уиллингтона лорда Линлитгоу, документ был разработан, чтобы «привязать Индию к империи»^[2245]. Однако крайние консерваторы в Великобритании считали его фатальной капитуляцией, а Черчилль дал ему знаменитое определение, объявив «ужасающим памятником притворству, построенным пигмеями»^[2246]. Он молился, чтобы к разрушительным приветственным крикам в честь Закона об Индии «не примешался похоронный звон по Британской империи на Востоке»^[2247].

Многие британцы в Индии разделяли эту точку зрения, а наиболее ревностным ее сторонником являлся бывший личный секретарь Черчилля сэр Джеймс Григ, в то время — член Совета вице-короля, ответственный за финансовые вопросы. Он говорил, что независимость теперь неизбежна, а «если Англия хочет сохранить Индию, то это придется делать на острие меча. Это будет новое покорение, за которым последует самодержавие»^[2248].

Закон был непопулярен в Индии как раз потому, что, как казалось, он изобретает новые способы сохранения навсегда британского правления. Неру называл его хартией рабства. Он опасался, что британцы подрывают единство Индии путем укрепления меньшинства и реакционных интересов, и убеждал других участников Конгресса отказаться от участия в управлении. Но Ганди не соглашался, и Неру получил меньшее количество голосов.

Привлекательность власти, даже разделенной власти, оказалась чрезвычайно сильной. Сопротивляться ей было невозможно. Это же очень часто можно было сказать и о выгоде занимаемых должностей. Во время местных выборов 1937 г. Конгресс сразу же получил контроль над шестью провинциями, а еще над двумя — в течение пары лет. Но хотя Неру поддерживали победы на выборах, его беспокойство о национальном разделении оказалось оправданным. Джинна вернулся к драке и теперь утверждал: Конгресс представляет индуистский фашизм. Он отказался от своего монокля, символа белого сагиба. Лидер мусульман скинул костюмы с Савил-Роу (двести штук), шелковые галстуки (каждый день — новый) и пробковый шлем ради мусульманского шервани (длинного черного сюртука), шальвар (мешковатых штанов) и черного каракулевого головного убора из овчины.

Джинна поднял зеленый флаг с полумесяцем и звездой и собирал представителей своей религии лозунгом: «Ислам в опасности!» Однако в частных беседах он с презрением ругал сектантское рвение, любил виски и бутерброды с ветчиной.

Это был высокий, очень худой человек с орлиным носом, выражался он ясно и понятно, отличался неумолимостью и безжалостностью. Лидер мусульман зловеще кашлял от пятидесяти выкуриваемых в день сигарет.

Он был в состоянии трезво оценить факты. Джинна заявил вице-королю, что если Британия «действительно собирается отказаться от контроля над этой страной, то вполне очевидно, что мусульмане должны пробуждаться к действию и быть готовыми к борьбе»^[2249]. Те, кто приветствовал Джинну, как своего Каид-и-Азама "(Великого Лидера), включили в лозунги удачно сделанный акроним «Пакистан». Он означал Пенджаб, Афганистан, Кашмир и Синд, а последние буквы являлись окончанием слова «Белуджистан», которое на языке урду означает «Земля Чистых». (Критики называли его «Джиннистан»).