Лицом к лицу - Александр Николаевич Кутатели

о каком же взаимном доверии, господин президент, может идти речь, если совсем еще недавно из Грузии в Крым, с согласия вашего правительства, были отправлены офицеры бывшей армии Деникина, интернированные вами на основании международного права? Вы говорите о нефти, о бензине, уверяете, что у вас острая нужда в горючем. Но тогда зачем же все это, к тому же по весьма сходной цене, попадает опять-таки в руки Врангеля? Ведь по мирному договору, заключенному между нами, ваше правительство обязывалось не оказывать никакой поддержки контрреволюционным армиям, воюющим против Советской России.

2

Жордания и министры некоторое время молчали, сраженные неоспоримостью доводов Кирова и его осведомленностью в тайнах их политики. Среди документов, изобличающих политику меньшевиков, Кирову была известна правительственная телеграмма, адресованная с Крымского фронта Ленину, которая полностью доказывала двуличие меньшевистского правительства. В ней сообщалось, что Врангель получает топливо из Батума, что Грузия переправляет в Крым бывших офицеров царской армии.

Придя в себя от растерянности, министры начали наперебой опровергать факты, доказывающие нарушение договора.

— Что касается офицеров, — вновь пытался оправдать действия правительства Гегечкори, — то, придерживаясь строжайшего нейтралитета в борьбе между Антантой и Советской Россией, Грузия просто не имеет права заключать их в концентрационные лагеря или задерживать на своей территории.

Президент старался убедить Кирова в том, что его, Жордания, правительство желает только одного — установить с Советской Россией полное взаимопонимание и самую тесную дружбу. Но Киров подтвердил, что только неуклонное выполнение заключенного с Советской Россией договора может обеспечить это взаимопонимание и дружбу, дать Грузии возможность выйти из кризиса и хозяйственной разрухи.

— Дороговизна у вас растет с каждым днем, — продолжал Киров. — Недавно вы вынуждены были повысить ставки рабочим и государственным служащим. Но за этим сейчас же последовало новое, резкое повышение цен на все продукты. Промышленности у вас почти нет. Нет и валюты, которую мы могли бы дать вам на известных условиях… За товары, ввозимые из-за границы, вы можете предложить только марганец, и то в ограниченном количестве. Нужда в топливе у вас огромная. Вы расходуете уже последние остатки нефти и угля. Не сегодня-завтра поезда станут. Наконец, вам не хватает хлеба…

Потом Киров говорил о желании Ленина установить самые тесные связи между Советской Россией и Грузией. Жордания ответил ему, что и личным его желанием и желанием его правительства является то же самое.

Перейдя к внутриполитическому положению Грузии, Киров заявил, что борьба между партиями является внутренним ее делом. Жордания ответил, что грузинские коммунисты, надеясь на помощь советского правительства, готовятся к восстанию…

— Признавая и уважая суверенитет Грузии, Советское правительство ни в коем случае не станет вмешиваться в ее внутренние дела… — заверил президента Киров.

Через несколько дней после беседы с Жордания, Рамишвили и Гегечкори Киров писал Ленину:

«…Грузинское правительство по-прежнему стоит в раздумье, не зная, куда ему совершенно определенно качнуться — к нам или к Антанте. А тем временем хозяйственная жизнь Грузии расстраивается с каждым днем все больше и определеннее, и весьма уже недалек тот момент, когда Ною Жордания вместе с экзархом Грузии придется запеть «На реках вавилонских».

В первой половине сентября Киров был назначен руководителем советской делегации для ведения в Риге мирных переговоров с Польшей. Жордания возвратился в Абастуман.

СНОВА В АБАСТУМАНЕ

Много бедствий мы перенесли, но того, что сейчас творится, не было никогда.

Газета «Комунисти», Тифлис, 1920 г.

1

Снова распогодилось. Настали солнечные дни. На стволах сосен и елей выступила смола. Янтарно-прозрачными каплями стекала она. Ароматом ее наполнилось все Абастуманское ущелье, а жужжание пчел, привлекаемых этим живительным ароматом, казалось звучанием незримых струн.

Такая погода особенно благоприятно действует на легочных больных, и Степан советовал Корнелию не торопиться с отъездом. Но Корнелий чувствовал себя совершенно здоровым, его тянуло в Тифлис. Он так располнел, что костюм стал ему узок. Усы придавали ему вид тридцатилетнего мужчины. Больная нога все еще мешала ему заниматься гимнастикой и ходить в горы. Все дни он проводил в роще за чтением книг, которые брал у Вербицкого и Дадвадзе.

Като Мхеидзе и ее сестра, Венера, жена Варлама Куталадзе Нелли и другие женщины не спешили уезжать из Абастумана. Не особенно тянуло в Тифлис и обленившихся на курорте мужчин. В полдень они обычно отправлялись небольшой компанией в рощу. Один из участников этих прогулок, сенатор Хелтуплишвили, худосочный, высокого роста аристократ, любивший пребывать в одиночестве, вскоре незаметно отставал от компании и, перекинув через руку пальто, некоторое время степенно шагал по безлюдной аллее. Затем он садился на скамейку под сенью елей и погружался в книгу Вольтера «Фанатизм и правосудие».

Двое других сенаторов — Дадвадзе и Куталадзе — продолжали прогулку. Минуя первую и вторую рощу, они направлялись по шоссе к парку, окружавшему правительственный дворец, заглядывали туда сквозь решетку, выжидая появления Жордания или кого-нибудь из министров, чтобы перекинуться с кем-либо из них хотя бы несколькими словами.

Жены сенаторов тоже старались не скучать. Их развлекал, как мог, Датико Менжавидзе. Подражая сенаторам, собиравшимся по вечерам за преферансом, дамы и их поклонники играли в «дурака». Проигравший получал отметку на лбу и на щеках жженой пробкой, что вызывало общий смех. Продукты в Абастумане, как и всюду в Грузии, доставать было трудно, и нужно сказать, что Датико Менжавидзе являлся по тем временам незаменимым кавалером. Служа в отряде Народной гвардии, переброшенном в Абастуман для охраны правительства, он снабжал своих дам и хлебом, и мясом, и маслом, и сахаром. В награду за это они называли его, несмотря на непривлекательную внешность, красавцем, джентльменом, покорителем женских сердец.

Вместе с Менжавидзе, его приятелями-офицерами и врачами дамы часто устраивали прогулки. Излюбленным местом для этих прогулок и пикников были «Ворота очарования», где, стиснутая узким ущельем, неслась голубая речка, изобиловавшая форелью. Неизменно тамадой на этих пикниках избирался молодой врач, красавец Аполлон Нозадзе, к которому явно неравнодушна была засидевшаяся в девицах Венера. Брат же Като, Илико, окончивший пять лет тому назад Московский коммерческий институт, был неравнодушен к сестре доктора Юзы Кокочашвили, Алисе, которая скоро дала понять этому некрасивому, скупому и ограниченному человеку, что ему нечего рассчитывать на взаимность.

Среди чиновной знати, отдыхавшей в то лето в Абастумане, приметной являлась фигура новоиспеченного сенатора Варлама Куталадзе, сына карисмеретского лавочника Ильи Куталадзе, торговавшего шерстью, солью и воблой. Круглый, как мяч, толстый, приземистый, с короткой шеей и маленьким смуглым лицом, с черными хитрыми глазами, Куталадзе всем своим обликом очень напоминал отца. Его курчавые волосы походили на каракуль. Ниспадая на узкий